Может быть, стоило прислушаться к советам Розы Люксембург:

- «Историческая задача пролетариата, когда он приходит к власти, — создать вместо буржуазной демократии социалистическую демократию, а не упразднить всякую демократию» [Люксембург, 1991: 331];
- «Совершенно очевиден, неоспорим тот факт, что без свободной, неограниченной прессы, без беспрепятственной жизни союзов и собраний совершенно немыслимо именно господство широких народных масс» [Люксембург, 1991: 326-327];
- «Свобода лишь для сторонников правительства, лишь для членов одной партии — сколь бы многочисленными они ни были — это не свобода. Свобода всегда есть свобода для инакомыслящих. Не из-за фанатизма «справедливости», а потому, что от этой сути зависит все оживляющее, исцеляющее и очищающее действие политической свободы; оно прекращается, если «свобода» становится привилегией» [Люксембург, 1991: 331].

Ещё раз: экономическая демократия нэпа нуждалась в помощи политической демократии. Фундаментальная экономическая реформа нэпа нуждалась в дополнении её фундаментальной же политической реформой. Предложенный Лениным «ряд политических изменений», шедших в общем и в целом в направлении демократизации общественного строя, эту фундаментальную задачу, однако, не решал.

Мы уже писали о провале идеи реорганизации Рабкрина и ЦКК как средства борьбы с бюрократической системой...
Также не привело к ожидаемому результату и другое ленинское предложение – об увеличении числа членов ЦК, как средства ограничения всевластия партийной верхушки, избежания раскола и условия «обучения цекистской работе» более широкого круга партийцев.

Ну, выполнили завет Владимира Ильича. Увеличили количество членов ЦК. И что с «расколом»? Да, этим только ужесточили и ускорили его. Подбирал-то новых членов Центрального Комитета секретариат ЦК. А генеральным секретарём был товарищ Сталин. Всем были обязаны ему новые члены ЦК. И этот, расширенный, состав ЦК, вместо того, чтобы, по-ленински, обеспечивать коллективность руководства и предотвращать раскол, быстро и жёстко, по-сталински, разобрался с соперниками Иосифа Виссарионовича. И с успехом прошёл у Сталина курс «обучения цекистской работе»: научился орать с места, затыкая рот неугодным Сталину ораторов (в том числе вдове Ленина, Надежде Константиновне Крупской, посмевшей робко перечить новому вождю).

Ну, и, наконец, - о предложении сместить с поста генсека Иосифа Сталина – человека, который «сосредоточил в своих руках необъятную власть» и который, по мнению Ленина, вряд ли сумеет «достаточно осторожно пользоваться этой властью» [Ленин, т. 45: 345].

Снова Ленин загодя чувствует возможную опасность для общества, исходящую от этого человека. Но давайте поосновательнее вчитаемся в его «Письмо к съезду» и последим за аргументацией Ленина, касающейся необходимости отстранения Сталина от высокого поста, - насколько она убедительна.

Ленин делает акцент на грубости Сталина: «Сталин слишком груб… Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, но с точки зрения предохранения от раскола… это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» [Ленин, т. 45: 346].

Замечания эти, конечно, важны. Но здесь всё же нет главного: не показано, в какие чудовищные последствия может вылиться это соединение «необъятной власти» и то, что Ленин деликатно назвал «грубостью». Здесь нет ясно и чётко выраженного предостережения партии и народа по поводу этого политика.

Более того, Ленин называет Сталина (наряду с Троцким) «выдающимся вождём современного ЦК» [Ленин, т. 45: 346]. Но «выдающийся вождь» - «груб», поэтому сместите его с поста генсека. На чашах весов – две характеристики, данных Лениным Сталину: на одной – «выдающийся вождь», на другой – «грубость». Ну, разве какая-то там «грубость» может перевесить чашу с «выдающимся вождём»? И кто, скажите, не бывал «груб» в то сложное и «грубое» время? Да, и сам Владимир Ильич пишет, «грубость» - это «недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами» [Ленин, т. 45: 346].

Дальше – больше. Ленин предлагает на место генсека назначить другого человека, который отличался бы «от тов. Сталина только одним (! – Г.В.) перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д.» [Ленин, т. 45: 346].

Начинаем искать такого человека среди руководителей партии. Зиновьев и Каменев? Но в том же письме Ленин счёл нужным напомнить, что «не является случайностью» «октябрьский эпизод» этих двух вождей (когда они выступили против восстания, сообщили об этом в открытой печати, выдав секретное решение ЦК»). Струсили. Предали. Все же помнят, что сам Ленин назвал их штрейкбрехерами, которых больше «товарищами» не считает, и потребовал исключения их из партии. А Сталин-то, хоть и был не слишком заметен в Октябрьские дни, но всё же не струсил, не предал. Куда же Зиновьеву с Каменевым соперничать со Сталиным?

Бухарин? Да, по ленинской характеристике, «самый выдающийся» «из молодых», «ценнейший и крупнейший теоретик», «любимец всей партии». И тут же: «но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)» [Ленин, т. 45: 345]. Ну, и куда же ему, «не вполне марксисту», человеку, не вполне понимавшему диалектику, соревноваться с генсеком (который всего лишь «груб»)?

Наконец, Лев Давидович Троцкий. Может он? Да, «выдающихся способностей» человек, и «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК» [Ленин, т. 45: 345]. Но тут же, как бы между прочим, Ленин напоминает о прошлом «небольшевизме» Троцкого (что, впрочем, смягчает он свою констатацию, не надо ставить ему «в вину лично»). Ну, хорошо в вину ставить не будем. Но всё же зачем-то упомянул Ленин это обстоятельство. А Сталин был большевиком всегда, неколебимым и твёрдым. Нет, и Троцкий, стало быть, ему не соперник.

В общем, как это ни больно признавать (ибо, конечно, Ленин и Сталин - антиподы и в политическом, и человеческом плане), но, объективно, своим «Письмом к съезду» Владимир Ильич не только не дезавуировал Сталина, но, скорее поднял его над всеми другими вождями (субъективно, думаю, этого не желая). И вот то, что Ленин слишком поздно разглядел громадную опасность для народа и дела социализма, исходящую от Сталина, то, что он не нашёл весомых, убедительных аргументов в пользу его смещения с одного из самых высоких постов в партии – за это Владимир Ильич несёт серьёзную историческую ответственность.

Тем более случались поводы, когда обладающий непререкаемым авторитетом Ленин мог в одночасье сместить Сталина. Ну, хотя бы за его позицию в вопросах так называемой «автономизации», за поддержку поведения Орджоникидзе в так называемом «грузинском инциденте». «Если дело дошло до того, - писал Ленин, - что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия (к полемизировавшим с ним грузинским коммунистам - Г.В.)…, то можно представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея «автономизации» в корне была неверна и несвоевременна» [Ленин, т. 45: 356], «я думаю, тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма». Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль» [Ленин, т. 45: 357]. И далее, особенно остро и резко – с прозрачными намёками на Сталина и Орджоникидзе: «Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пренебрежительно швыряется обвинением в национал-социализме (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым русским держимордой) тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…» [Ленин, т. 45: 360]. Ну, и почему же такого «грузина» терпеть на высоком руководящем посту?

Или другой эпизод, о котором рассказано в записках Марии Ильиничны Ульяновой: «…узнав о болезни Мартова, В.И. просил Сталина послать ему денег. «Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря», - сказал ему Ст(алин). В.И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Ст(алина)». «Расстроен», «рассержен»? А почему бы не выполнить хамское и наглое предложение товарища Сталина – взять, да и поискать вместо него другого секретаря? Если бы можно было хоть немного, но переиграть историю…

В общем предложенные Лениным «перемены в нашем политическом строе» результата не дали. Строй не изменили, не предотвратили нашу страну от вползания в тоталитарную сталинскую казарму.

Ещё раз: нужен был не просто «ряд изменений» в политическом строе. Нужна была, по аналогии с Новой Экономической Политикой (НЭП), Новая Политическая Политика (НПП), которая совершенно исключала бы слова: «диктатура», «революционная целесообразность» и которая была бы теорией Новой Демократии и Правового Государства. И снова – Роза Люксембург: «Единственный путь к возрождению: школа самой общественной жизни, неограниченная широчайшая демократия (курсив мой – Г.В.)» [Люксембург, 1991: 330];

Сопутствовавшая демократическому нэпу авторитарная политическая система и была той «мёртвой водой», от которой нужно уберечь программу и стратегию современного социализма.

Эта, усваивавшая уроки прошлого, стратегия (для России), по-видимому, должна сегодня выглядеть так:

Общественная собственность + частная
Социализм + капитализм (исключая олигархат)
План + рынок
Национальная экономика + зарубежные Концессии
+ Кооперация
+ Широкая политическая Демократия

То есть: НЭП + НПП

И несколько важных добавлений к этому. Современная социально-преобразовательная стратегия невозможна без решения вопроса о роли нравственности в революционном (или шире – в политическом) процессе. Ленинские установки на сей счёт были подчас весьма неудачны, или, скажем мягче, весьма неосторожны. Они как раз из разряда той «мёртвой воды», от которой мы хотели бы уберечь теорию современного социализма. Критический анализ этих установок тем более необходим, что именно их (предельно, впрочем, огрубляя и доводя до абсурда) брала на вооружение сталинская команда.

Приступая к критическому анализу этих ленинских установок, я хотел бы сказать несколько слов о своеобразии этой критики.

Сейчас развелось много мудрецов, которые, надев домашний халат и комнатные тапочки, удобно устроившись у мягко светящей настольной лампы, начинают «вершить историю», повелевая давно ушедшими в небытие классами и политическими партиями, просвещая политических лидеров далёкого прошлого, вынося им оценки за поведение, а то и привлекая чуть ли не к юридическому суду. И кажутся они себе в эти моменты значительными политическими персонами, чуть ли не всемирно-исторического масштаба, запросто встающими «на равных», в один ряд, с Марксом, Энгельсом, Лениным, Чернышевским. Да даже не «на равных», а выше, значительно выше их, вечно «ошибавшихся», вечно говоривших и делавших что-то «не то».

Я хотел бы избежать такой интонации. Я бы хотел не поучать великих деятелей прошлого, а учиться у них, учиться на их достижениях и ошибках (выявляемых ходом истории). Я хотел бы относиться к «ошибкам» Владимира Ильича примерно так, как он сам относился, например, к «ошибкам» бесконечно ценимой им Розы Люксембург. «Мы, - писал он в своих знаменитых «Заметках публициста», - ответим на это (на попытки некоторых политиков скомпрометировать Розу отдельными её ошибками – Г.В.) двумя строками из одной хорошей русской басни: орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда, как орлы, не подняться. Роза Люксембург… несмотря на эти свои ошибки, она была и остается орлом; и не только память о ней будет всегда ценна для коммунистов всего мира, но ее биография и полное собрание ее сочинений… будут полезнейшим уроком для воспитания многих поколений коммунистов всего мира» [Ленин, т. 44: 421-422].

Жалки современные «куры», кудахтающие о «фундаментальных провалах» ленинской стратегии, не способные подняться до орлиного полёта ленинской мысли. Я же всего лишь констатирую, что, в силу разных причин, «орлиный полёт» Владимира Ильича иногда вдруг снижался и давал сбои. Вот об этих «иногда», о некоторых неудачных, неосторожных (способных обернуться большой бедой) его формулировках я и хочу сказать здесь несколько слов.

Итак, какие же «неудачные» формулировки Ленина имею я в виду?

Первая: в «марксизме… нет ни грана этики» [Ленин, т. 1: 440-441]. Вообще-то это сказал Зомбарт. Но Ленин принял и решительно поддержал этот тезис. Сталинцам очень нравилась такая, освящённая Лениным, установка. Никаких этически сдерживающих политическое действие факторов не существует, во имя намеченных целей «всё позволено» - так они трактовали ленинскую мысль, так они вершили свои дела на практике. Это было, конечно, страшное упрощение, огрубление ленинской мысли, доведение её до абсолютного макиавеллизма. У Ленина она имеет другой подтекст, а именно: только нравственная проповедь не способна поколебать (а тем более устранить) буржуазный, антинародный режим. Нужна организованная политическая борьба угнетённых и эксплуатируемых классов – в ней главный залог успеха. Но сформулирована эта, в принципе верная, мысль очень неудачно, что и облегчало сталинцам трактовать её в макиавеллистском смысле, приспосабливая её к своему диктаторскому, тоталитарному режиму.

В таких принципиальных, важных формулировках не должно быть никаких двусмысленностей, должна быть совершенно исключена возможность их интерпретации в макиавеллистско-сталинском духе. Должно быть ясно подчёркнуто, что марксизм – есть учение не за границами этики, а, напротив, - сама Этика, что марксизм, в сути своей, учение этическое, нравственное. Именно на это указывает сформулированная Марксом и Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии» главная цель социалистического общества: всестороннее и универсальное развитие «прекрасной индивидуальности», «свободное развитие каждого есть условие развития всех». Об этом – Маркс в Манифесте первого Интернационала: «добиваться того, чтобы простые законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами». [Маркс, т. 16: 11]. Наконец, совершенно недвусмысленное определение Марксом сути своего учения: «Реальный гуманизм»! [Маркс, т. 2: 7,139,146].

И другой ленинский тезис: «Нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество» [Ленин, т. 41: 311]. Или, как обычно, в краткой форме излагают суть этой ленинской мысли: «Нравственно всё то, что служит созиданию «нового общества» (коммунизму, социализму…)».

Заметим, во-первых, что здесь Ленин признаёт-таки существование нравственности в марксизме (вот вам и «ни грамма этики»!). И при этом совершенно справедливо указывает, что нравственность эта должна быть связана с созиданием «нового» (социалистического) общества. Но вот характер этой связи формулируется Лениным неудачно («неосторожно») – что позволяет интерпретировать его в макиавеллистско-сталинистком духе: «Всё, что приближает нас к желанной цели (коммунизму, социализму, как мы их понимаем) – всё допустимо, всё позволено, всё нравственно (цель оправдывает любые средства!)».

Надо бы поменять местами части этой формулы. И тогда она примет такой вид: «Всё, что нравственно, - служит будущему «совершенному», «новому» строю («коммунизму», «социализму»). То есть не приближением к «совершенному» строю (на разные лады понимаемому) оценивать нравственность действий, а нравственностью оценивать - к «совершенному» ли строю движемся или в какую-то другую сторону. Ещё раз: «Всё, что нравственно, то служит «социализму» (понимаемому как демократическое и гуманное «новое общество»). Не нравственность подчинять социализму, а социализм - нравственности!

«Неудачность», «неосторожность» формулировок я также связываю с тем, что в них политиком не всегда учитывается уровень политической (да и общей) культуры людей, к которым он обращается с тем или иным лозунгом. Опасно в неразвитое политическое сознание вносить идеи и лозунги, которые это сознание не способно адекватно интерпретировать, которые допускают возможность их превратного толкования. К сожалению, таковы ленинские формулировки, касающиеся соотношения марксизма и демократии, политики и морали, нравственности и социализма.

К такого рода неудачным формулировкам я бы отнёс и ленинское определение новой революционной государственности («диктатуры пролетариата»): «власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами» (т. 37, с. 245), исходящая в своей деятельности из «революционной целесообразности». Такое определение в сознании угнетённых (и в силу этого радикально, революционно настроенных, но политически «тёмных») людей, которых было немало в народных низах, однозначно будет истолковано, как оправдание полного и абсолютного произвола: если «никаких законов» нет, значит «всё позволено» и можно делать всё, что будет нами сочтено «революционной целесообразностью».

Тут – с учётом неразвитого сознания значительной части революционной массы – нужна другая формулировка содержания и задач «новой государственности». Да, новая государственность не может опираться на прежние законы. Она, действительно, не связана никакими законами … прежней государственности. Но у неё должны быть свои, новые, законы, в рамках которых она и будет действовать. Да, поскольку новая государственность пробивает себе дорогу с помощью революционного насилия, то она не может не применять насильственные методы («непосредственное насилие»!). Но у этого насилия тоже должны быть свои нормы, принципы, пределы, ограничения - дабы оно не превратилось в абсолютный произвол. И эти принципы, нормы, пределы, ограничения должна установить новая, революционная государственность. Да, эти принципы будут ставить во главу угла «революционную целесообразность. Но содержание этой «целесообразности» тоже должно определяться не произвольными решениями того или другого политика (которые могут быть эмоциональными, субъективными, наносящими вред революционным преобразованиям), а тщательно продуманными, взвешенными, демократически обсуждёнными решениями институтов этой самой «новой государственности». И, следовательно, нужно искать формулировки и лозунги, которые отражали бы всю сложность задач, стоящих перед революционным народом. Иначе добрые намерения обернутся Большой Бедой.

Итожим: ленинские определения соотношения нравственности и революции, политики и морали, содержания «новой государственности» следует отнести к тому, что мы назвали «мёртвой водой», и потому они не могут и не должны входить в состав современных социально-преобразовательных теорий.

И ещё одна струя «мёртвой воды» в большевизме: обожествление партии и её решений.

Вы только посмотрите, что говорят и пишут виднейшие соратники Ленина, которых Владимир Ильич прочил в «наследники». Это же невозможно читать!

Лев Давидович Троцкий (в мае 1924 года, на ХIII съезде партии): «Партия в последнем счёте всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату… Я знаю, что быть правым против партии нельзя Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала» [XIII съезд, 1963: 158]. Вот так готовился править Лев Давидович. Товарищ Сталин подписался бы тут под каждым словом!

Николай Иванович Бухарин («ценнейший и крупнейший, теоретик партии», по известной характеристике Ленина): «Дискуссия недопустима потому, что она расшатывает самую основу диктатуры пролетариата, единство нашей партии и её господствующее положение в стране, что она льёт воду на мельницу групп и группировочек, жаждущих политической демократии» [Геллер, Некрич, 1995: 217]. (О, какое страшное преступление – «жажда демократии»!). Джугашвили, готовя впоследствии кровавую расправу над Бухариным, хорошо воспользовался этими сентенциями «крупнейшего теоретика».

Лев Борисович Каменев (дублируя Троцкого): «Целиком и полностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через неё, а не вне партии, вопреки ей» [Геллер, Некрич, 1995: 202].

И соглашаясь с ними, практик, «выдающийся менеджер» Сталин ставил борьбу с инакомыслящими «группировочками» внутри партии на почву практической политики, переходя от слов к делу: «Да, мы их арестовываем и будем арестовывать… Говорят, что история нашей партии не знает таких примеров. Это неправда. А группа Мясникова? А группа «рабочей правды»? Кому не известно, что члены этих групп арестовывались при прямой поддержке со стороны Зиновьева, Троцкого и Каменева?» [Геллер, Некрич, 1995: 203]. Известно, конечно, известно, очень хорошо известно!

Вставить бы товарищу Сталину в компанию этой троицы ещё Алексея Ивановича Рыкова с его самодовольно-победительной репликой по адресу инакомыслящих в заключительной речи на ХV съезде партии: «Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придётся в ближайшее время несколько увеличить» [Геллер, Некрич, 1995: 202]. Какая изящная ирония! И, конечно, под «бурные аплодисменты». Бедный, несчастный, недальновидный, через десяток с небольшим лет расстрелянный за инакомыслие Алексей Иванович!..

Справедливости ради, следует сказать, что скоро, очень скоро эти товарищи (за исключением, разумеется, Сталина), поняли всю чудовищность этих своих высказываний и начали борьбу за демократическую атмосферу в партии, но поняли слишком поздно, когда исправить уже было ничего нельзя.

Ну, это всё же только «соратники» Ленина. У самого Владимира Ильича таких крайних высказываний не найдёте. Но всё же где-то близко к этому - позиция, занятая им на Х съезде по вопросу о «Единстве партии».

«О единстве партии» - так называлась резолюция Х съезда, активно защищавшаяся Лениным. В чём тут проблема?

Да, партия большевиков после Октябрьской революции была доминирующей политической структурой в России. Она завоевала право определять пути развития страны. Это бесспорный факт. Но как эффективно определять эти пути развития? Послеоктябрьская ситуация 20-х годов – трудная и сложная. Сам Ленин пишет о том, что многие старые теоретические концепции не работают и что «мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм». А что же именно нужно «переменить» и как «переменить»? Как определить в новых условиях перспективу развития? Тут, естественно, необходима напряжённая работа всех теоретических сил. В ходе этой работы, в ходе поиска эффективных решений неизбежно появление разных предложений, разных концепций. Неизбежны и дискуссии вокруг этих предложений и концепций. А как же иначе?

И вот именно в этот период, в этой ситуации «поиска» Х съезд принимает решение «О единстве партии». Речь там идёт о запрете фракций, ибо фракции подрывают-де единство и сплочённость партии. На самом же деле это решение подрывало жизненность партии. Во-первых, «фракциями» можно было объявить (что постоянно впоследствии, при Сталине, и случалось) любую коллективную поддержку предложений, противоречащих «официальной точке зрения» цековского, направляемого Сталиным, большинства. А во-вторых (и это главное), в тех условиях «запрет фракций» был на деле запретом на инакомыслие, на выдвижение и обоснование альтернативных точек зрения.

Заботились о «единстве». Но возникает вопрос: как и на чём это «единство» будет основано? На какой стратегии, на какой программе? Как вырабатывается стратегия, призванная обеспечить «единство»?

Реально это выглядело так. Узкий круг вождей (а, по сути, Ленин, когда он был во главе партии) разрабатывает эту стратегию и предлагает её партии. Ну, и что дальше? Поскольку дискуссии, другие точки зрения запрещены (как ведущие к созданию «фракций), то идеи приходящей сверху стратегии принимаются без особого обсуждения. Кто посмеет оспаривать предложения вождей, того (как «фракционера») вышибают из партии.

Нелепейшая ситуация! А что если в предложениях вождей есть ошибки, которые следует исправить? Ведь сам же Ленин криком кричал – при выработке нэповской стратегии: мы наделали массу серьёзных ошибок. И где же механизм их обнаружения, обсуждения и исправления? Х съезд сделал всё, чтобы такой механизм не сложился. И Ленин, увы, защищал это решение.

Вот так, ещё до прихода к власти сталинской команды, закладывались основы будущей Большой Беды. В стране – «диктатура пролетариата», всю её политику определяет целиком и полностью единственная в стране партия. Это означает (как признавали сами партийные вожди) «диктатуру партии». «Диктатура партии» (поскольку в ней многоголосие, инакомыслие запрещены) превращается в «диктатуру политбюро», та – в диктатуру группы доминирующих в ней вождей, группа выдвигает главного своего лидера - рождается режим единоличной диктатуры. Так формируется печальной памяти цепочка: диктатура пролетариата – диктатура партии – диктатура политбюро – диктатура господствующей в политбюро группы вождей – единоличная диктатура Вождя (пресловутый культ личности!)

Справедливости ради, следует заметить, что решение Х съезда о «Единстве» содержала некоторые оговорки и дополнения: возможность в непосредственном преддверии съездов проводить в узком партийном кругу нечто вроде «обсуждений» и «дискуссий», издавая некие дискуссионные листки. Да, и лидерство Ленина существенно отличалось от будущего сталинского культа. Ленин в большинстве случаев стремился и умел действовать убеждением, а не репрессиями. Он, критикуя ошибочные, по его мнению, позиции товарищей, постоянно подчёркивал значимость и заслуги критикуемых. Это была товарищеская критика.

Так, на ХI съезде РКП(б) Ленин в «Заключительном слове по политическому отчёту ЦК РКП(б)» в пух и прах раскритиковал позиции Ларина, Осинского и Преображенского. И тут же, сразу после разносной критики, замечает. О Ларине: «В его преданности и знании дела и тени нет ни у кого сомнения», «он человек очень способный и обладает большой фантазией»; «эта способность чрезвычайно ценна» [Ленин, т. 45: 125]. Об Осинском: «У Осинского сильная его сторона – с энергией и нажимом наступать на то дело, за которое он берётся. Надо сделать так, чтобы эта сильная сторона была так обставлена, чтобы его слабая сторона была урезана… Я думаю, что мы в ЦК приняли меры, чтобы сочетать его слабые стороны с сильными». [Ленин, т. 45: 123]. О Преображенском: «Он подходит ко всему с тем, что составляет его сильную сторону: он теоретик, устремлённый на определённые рамки, привычные и обычные, пропагандист, который занят разными мерами, направленными к тому, чтобы пропагандировать. Все знают и ценят эту сильную сторону…» [Ленин, т. 45: 121].

При Сталине – другой подход. Иное мнение? Нарушаешь «единство»? – Исключение из политбюро, из ЦК, из партии, далее (нередко) – тюрьма, лагерь - расстрел.

В общем, резолюция Х съезда производит тяжёлое впечатление. И всё же она содержала лишь возможность сталинизма, но не его неизбежность. Не исключено, проживи Ленин подольше, продолжи руководить партией, резолюция съезда была бы им смягчена, а потом и вовсе пересмотрена. Основанием для такого предположения может служить ленинская концепция нэпа, знаменовавшая отказ от экономической диктатуры и переход к экономической демократии.

Но как бы там ни было, резолюция эта была большой и несомненной ошибкой, закончившейся Большой Бедой – установившимся в 30-е годы диктаторским режимом.

Резолюция Х съезда «О единстве партии» была той «мёртвой водой», от которой современная социально-преобразовательная теория должна решительно оградить себя. Подобные резолюции не могут иметь место в программатике современного демократического социализма. Ни под каким видом!.

И, в заключение, - дополнение, диктуемое спецификой современного социального развития мира и России (как его составной части).

В чём суть этой «специфики», внесения каких дополнений в современную социально-преобразовательную теорию она требует?

Сегодня, в ХХI веке, человечество вступает в принципиально Новую Социальную Реальность. Оно - у черты перехода: от прежних форм социальной жизни к ее новым формам, от прежних форм мышления и идеологических парадигм к новым. Это переход: от истории локального развития стран и цивилизаций к их сложно-противоречивому взаимодействию в рамках глобализации; от ситуации миро-человеческого бессмертия к ситуации, когда человечество (после создания ядерного оружия) стало смертным (т.е. способным уничтожить самое себя); от «узко-социального» мышления к «ноосферному»; от антагонизма либеральной и социалистической идеологий к их сближению и конвергенции; от понимания прогресса как «развития материальных, производительных сил» человечества к пониманию прогресса как процесса снятия «отчуждения», как процесса «очеловечивания» мира и человека, как процесса освоения («присвоения») каждым индивидом всего богатства человеческой сущности. Речь, по сути, идет о рождении принципиально нового Субъекта мировой истории и о возникновении Нового Мира, в котором этому Субъекту предстоит действовать. Действовать, естественно, по-новому, формулируя Новые Цели и Новые Идеалы, определяя Новые Средства их достижения. И в силу этого на место прежних мировоззренческих установок должно придти Новое Мировоззрение, основной императив которого мы сформулировали бы так: «Очеловечивание Человека и Среды его обитания» - мировоззрение, отвечающее на вызовы социальной реальности ХХI и провозглашающее в качестве главной задачи «Очеловечивание», должно быть по праву названо Новым Гуманизмом или Неогуманизмом.

«Бессмертный» ранее Человек мог, не терзаясь особенно сомнениями, произносить: «революции – праздник угнетённых», «насилие – повивальная бабка истории», «пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией». Нынешний, «смертный», Человек остережётся, без ограничительных добавлений, бросать подобные лозунги, ибо «революционный праздник» может обернуться общечеловеческим пепелищем, а от иных «революций» могут «содрогнуться» не только «господствующие классы», но всё человечество. «Революции», как процесс коренных социальных преобразований, не уйдут в прошлое, но формы и характер их должны будут обрести более гуманные, более мирные формы.

И классовые интересы сохранятся, но борьба за их реализацию будет совмещаться с задачей учёта общечеловеческих, общемировых интересов и ценностей, подчинена им.

И «национальные интересы» стран и народов не исчезают, но они должны быть соподчинены с глобальными, общечеловеческими интересами.

И прежние идеологии (в первую очередь, наиболее значимые среди них – социализм и либерализм), не отбрасываются, не перечёркиваются, поскольку в них сохраняется некое живое содержание, целый ряд интенций, сыгравших серьёзную позитивную роль в истории человечества и способных ещё сыграть в будущем. Но они должны быть существенно преобразованы с учётом вызовов современного глобального развития и в преобразованном виде включены в корпус идей Новой Идеологии – идеологии Неогуманизма, этой мировоззренческой парадигмы ХХI века.

А её идеологический, социально-политической эквивалент, сочетающий демократически-социалистические ценности и императивы гуманизма может быть назван (употребим знаменитую формулу Маркса) Реальным Гуманизмом.

Итоговая формула современной социально-преобразовательной теории, Реального Гуманизма, стало быть, будет выглядеть так:

Общественная собственность + частная
Социализм + капитализм (исключая олигархат)
План + рынок
Национальная экономика + зарубежные Концессии
+ Кооперация
+ Широкая политическая Демократия
(НЭП + НПП)
+ Сопряжение политики и морали
+ Принципы неогуманизма (с приоритетом глобальных,
общечеловеческих интересов).

«Реальный гуманизм» - это и есть современный социализм, устремлённый в Будущее!

А закончить этот сложный разговор о ленинском наследии я хотел бы цитатой из блистательной «Рукописи о русской революции» Розы Люксембург. В ней автор выступает с откровенной, острой (а порой просто резкой) критикой недемократических аспектов стратегии возглавляемых Лениным большевиков. Но вот финал: «Нельзя требовать от Ленина и его товарищей сверхчеловеческого, ожидать еще и того, чтобы они при таких обстоятельствах оказались бы способны сотворить чудо, создав самую прекрасную демократию, самую образцовую диктатуру пролетариата и процветающую социалистическую экономику. Своим решительным революционным поведением, своей образцовой энергией и своей нерушимой верностью интернациональному социализму они, право же, сделали достаточно из того, что было возможно сделать в столь дьявольски трудных условиях… Большевики показали, что они могут все, что только в состоянии сделать истинно революционная партия в границах исторических возможностей... Дело заключается в том, что надо отличать в политике большевиков существенное от несущественного, коренное от случайного... В этом отношении Ленин и Троцкий со своими друзьями были первыми, кто пошел впереди мирового пролетариата, показав ему пример; они до сих пор все еще единственные, кто мог бы воскликнуть вместе с Гуттеном: «Я отважился!» Вот что самое существенное и непреходящее в политике большевиков. В этом смысле им принадлежит бессмертная историческая заслуга: завоеванием политической власти и практической постановкой проблемы осуществления социализма они пошли впереди международного пролетариата и мощно продвинули вперед борьбу между капиталом и трудом во всем мире. В России проблема могла быть только поставлена. Она не могла быть решена в России, она может быть решена только интернационально. И в этом смысле будущее повсюду принадлежит «большевизму» [Люксембург, 1991: 332-333].

Подписываюсь под каждым словом! С одним добавлением: «большевизму», освобождённому от «мёртвой воды» и дополненному идеями, отражающими современную реальность. И тогда традиционный «большевизм» превратится в теорию современного демократического социализма. Или шире – в современную социально-преобразовательную теорию, которая может быть названа теорией «Реального гуманизма».

1.  Буртин Юрий. Другой социализм. Альманах «Красные холмы». М., 1999.

    Burtin Jurii. Drugoi sozialism. Almanah “Krasnii holmi”. M., 1999.

2.  Геллер Михаил, Некрич Александр. Утопия у власти. М.: Изд-во МИК, 1995

    Geller Mihail, Nekrich Aleksandr. Utopija u vlasti. M.,: Isd-vo MIK, 1995

3.  Десятый съезд РКП(б). Стенографический отчёт. М., 1963.

    Desjatii sjesd RKP (b). Stenograficheskii otchet. M., 1963.

4.  Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Тома: 41, 43, 44, 45, 54.

    Lenin V.I. Polnoe sobranie sochinenii. Toma: 41, 43, 44, 45, 54.

5.  Люксембург Роза. Рукопись о русской революции // Роза Люксембург. О социализме и русской революции. М.: Политиздат, 1991.

    Luxemburg Rosa. Rukopis o russkoi revoluzii // Rosa Luxemburg. O sozialisme i russkoi revoluzii. M., Politisdat, 1991/

6.  Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Тома: 1, 2, 4, 16.

    Marx K. i Engels F. Sochinenija. Toma: 1, 2, 4, 16.

7.  XIII съезд РКП(б). Стенографический отчёт. М., 1963.