Предлагаемая статья связана с предыдущей публикацией «Гносеологические ошибки марксизма», а также со статьями «Гипотезы и прогнозы марксизма», «Диалектические казусы», «Конфликт пророков и епископов», «Противоречия марксизма в буржуазной революции», «Ошибки современного марксистского классового анализа» и «Классы и прослойки» и продолжает обсуждение противоречий современного (и классического) марксизма.

Итак, предложенная К. Марксом схема социалистической революции если не вступает в противоречие с историческим материализмом, то во всяком случае выглядит не совсем логичной. Но тогда нет ли в реальном историческом процессе каких-либо событий, что могли бы уложиться в более логичную схему антибуржуазной революции? Ведь «возможный коммунизм» проявился еще при жизни Маркса (см. Отрицание производственной анархии), да и Энгельс писал, что капиталисты уходят с исторической арены, сменяются наемными работниками [1]. То есть одно из исходных предположений марксизма, что в рамках капитализма невозможно зарождение более прогрессивного общественного строя очевидно не подтверждается. А раз так, то требование политической революции до того, как в рамках капитализма возникнут элементы более прогрессивной формации – неправомерно? Ведь в ХХ веке социалистические революции происходили неоднократно, но все они обладали одной довольно странной с точки зрения классического марксизма особенностью: «Сколь бы ни была сильна социальная притягательность марксизма, марксистские движения оказались наиболее успешными в отсталых, а не передовых странах.» [2]. «Через 90 лет после смерти К. Маркса капитализм все еще господствует в западном мире, в то время как, сколь это ни парадоксально, коммунистические движения пришли к власти в основном в аграрных и доиндустриальных государствах, в которых «социалистическое планирование» стало в значительной мере альтернативным путем индустриализации.» [3].

Но если американский, революционный путь построения постбуржуазной формации оказался характерен для отсталой России, то быть может, наоборот, в самой развитой стране мира (в США) есть признаки прусского, эволюционного пути? Руководитель одной из фракций троцкистов М. Шахтман «попытался развить мысль, что Советский Союз есть не социалистическое и не капиталистическое государство, а новый тип общества (Shachtman M. The Bureaucratic Revolution: The Rise of the Stalinist State. N.Y., 1962.). Союзник М.Шахтмана по расколу с троцкистами Дж. Бёрнхэм обобщил идею Р. Бруно и выступил с теорией революции управляющих, являющейся неизбежным результатом западной модели социального развития.» [4]. Позднее М.Восленский назовет управляющих номенклатурой [5]. В России номенклатура пришла к власти в результате политической революции, в США – в результате эволюционного развития. «Принципиальный водораздел современного общества не проходит между собственниками средств производства и однородным пролетариатом, а обозначен бюрократическими и властными отношениями между теми, кто имеет полномочия принимать решения, и теми, кто лишен таковых, и это касается любых организационных единиц – политических, экономических и социальных.»[6].

Д. Белл приводит большое количество статистических данных, показывающих, что рабочий класс в современном мире сокращается, а не растет, как должно бы следовать из гипотезы К. Маркса. Наибольшую скорость роста показывают другие общественные слои – работники сферы услуг, в которую включаются также инженерный персонал крупных фирм и ученые-исследователи. «Сегодня более 30 процентов рабочей силы в Соединенных Штатах (т.е. свыше 125 млн. человек) принадлежат к профессиональной, технической и управленческой прослойке – цифра, невиданная в социальной истории. Около 15 процентов рабочей силы заняты на производстве (промышленный пролетариат, если пользоваться старой, марксистской терминологией), и весьма вероятно, что к концу столетия этот процент сократится до 10.» [7]. «Соединенные Штаты являются в настоящее время единственной страной, где в сфере услуг сосредоточено более половины всех работающих, и на нее приходится более половины валового национального продукта (ВНП). /…/ Но в постиндустриальном обществе в первую очередь развивается иной вид услуг. Если выделить в сервисном секторе такие отрасли услуг, как личные (магазины розничной торговли, прачечные, гаражи, салоны красоты); деловые (банковское дело и финансы, торговля недвижимостью, страхование); транспорт коммуникации, коммунальное хозяйство; а также здравоохранение, образование, научно-исследовательская деятельность и управление, – то именно развитие и рост последней категории являются решающим фактором для постиндустриального общества.» [8].

Д. Белл утверждает, что индустриальное общество сменяется (сменится в ближайшем будущем) постиндустриальным, и США наиболее близки к этому переходу. «Концепция постиндустриального общества является широким обобщением. Ее смысл может быть понят легче, если выделить пять компонентов этого понятия:
1) В экономическом секторе: переход от производства товаров к экономике услуг.
2) В структуре занятости: доминирование профессионального и технического класса.
3) Осевой принцип общества: центральное место теоретических знаний как источника нововведений и формулирования политики.
4) Будущая ориентация: особая роль технологии и технологических оценок.
5) Принятие решений: создание новой “интеллектуальной технологии”.» [9].

Новое общество связывается с появлением нового класса: «Развитие технологии создало новый класс, ранее неизвестный в обществе, – класс инженеров и техников, людей, непосредственно не участвующих в производительном труде, но представляющих собой «аппарат планирования» операций, образующих процесс производства.» [10]. Но, как и в марксизме, а Белл считает себя постмарксистом, научно-техническая революция как явление не выделяется, как именно она создает новый класс не конкретизируется, появление нового класса описывается чисто феноменологически – развитие технологий ведет к появлению класса. (К тому же Д. Белл придерживается не марксистской, а веберовской трактовки класса.) Впрочем, то, что новый класс сменяет рабочих даже в производстве, четко фиксируется: «… в докладе Бюджетного бюро, посвященном договорам в оборонной промышленности (доклад Дэвида Белла от 1962 года), было подсчитано, что отношение числа инженеров и ученых в аэрокосмической индустрии к числу промышленных рабочих составило приблизительно один к одному.» [11]. То есть даже в промышленности, в ее высокотехнологичном секторе рабочие уже не составляют большинства.

Впрочем, Д.Белл продолжает считать США капиталистической страной. Утверждая недостаточность одномерной классификации, он вводит двумерную классификацию с различными координатными осями – ось отношений собственности (вертикальная) и ось технологии (горизонтальная). «Так, если разделять страны по горизонтальной оси технологии, то и Соединенные Штаты, и СССР относятся к категории «индустриальные общества», в то время как Индонезия и Китай в эту категорию не входят. Но если разделять страны по вертикальной оси отношений собственности, то получим различие иного рода, и тогда и Соединенные Штаты, и Индонезия объединятся как государства капиталистические, а Советский Союз и Китай – как «социалистические», или государственно-коллективистские.» [12].

В отличие от Д. Белла, который полагает, что США только лишь движутся к постиндустриальному обществу, Дж.К.Гэлбрейт считает, что новое индустриальное общество уже наступило. В ХХ веке основной противоположностью между социализмом и капитализмом считалось наличие плановой экономики: «Но в действительности наша экономическая система, под какой бы формальной идеологической вывеской она ни скрывалась, в существенной своей части представляет собой плановую экономику.» [13]. Гэлбрейт описывает как в результате революции Кейнса–Рузвельта появилась новая организация общества: «И наконец, если пристально взглянуть на то, какую конкретно форму в конечном счете приняло регулирование на практике, обнаруживается тот интересный факт, что на деле оно пользовалось значительной поддержкой зрелой корпорации и ее техноструктуры.» [14]. Здесь под техноструктурой понимается управленческий и инженерно-технический персонал корпорации [15].

«Почти во всех экономических исследованиях и учебниках по экономике предполагается, что инициатива исходит от потребителя. Под воздействием своих собственных потребностей, либо потребностей, вызываемых окружающей его средой, он покупает на рынке товары и услуги. Рынок в свою очередь передаст производственным предприятиям информацию относительно возможностей получения большей или меньшей прибыли. Реакция на эту информацию рынка означает в конечном счете реакцию на желания потребителей. Поток указаний передается в одном направлении: от индивидуума к рынку и от него к производству. Такое положение вещей именуется суверенитетом потребителя.» [16]. Как констатирует Гэлбрейт, эта картина больше реальности не соответствует. «Мы рассмотрели внушительную систему мотивов и методов, делающих возможным обратный поток указаний. Зрелой корпорации доступны средства контроля над ценами, по которым она продает товары, а также над ценами, по которым она покупает товары. Корпорация не только контролирует цены, но способна также управлять тем, что покупатель приобретает. Контроль и управление порождены планированием. Планирование обусловливается техникой и капиталом, требующими длительного производственного периода, и падающей эффективностью рынка в отношении специализированных средств производства и квалифицированного труда.
Эта измененная последовательность опирается на систему мотивов техноструктуры. Члены последней стремятся полнее приспособить цели корпорации к своим собственным целям; корпорация в свою очередь стремится приспособить социальные установки и цели к целям членов техноструктуры. Поэтому взгляды, господствующие в обществе, по крайней мере частично формируются теми, кто производит товары. Таким образом, приспособление рыночного поведения потребителей, а также социальных установок в целом к нуждам производителей и к целям техносмтруктуры становится неотъемлемой чертой индустриальной системы. По мере роста этой системы важность такого приспособления возрастает.» [17].

А раз так, то рыночная стихия перестает быть стихией и становится объектом государственного и корпоративного регулирования. «Квалифицированные кадры имеют решающее значение для преуспевания индустриальной системы. Образование и обучение, от которых зависит их формирование, обеспечивается главным образом государственным сектором экономики. В отличие от этого источником капитала, игравшего в свое время решающую роль, служит преимущественно частный сектор экономики. Рынок для наиболее передовой техники и все то, что лучше всего поддается планированию, тоже находятся в государственном секторе. Множество научных и технических новшеств поступает из государственного сектора или же субсидируется либо государством, либо содержащимися на государственные средства университетами и исследовательскими институтами. Государство регулирует совокупный спрос на продукты индустриальной системы, что является неотъемлемым условием ее планирования. И государство осуществляет – правда, все еще робко и нерешительно, подобно тому, как правоверный церковник взирает на фривольную статую, – регулирование цен и заработной платы, без которого цены продуктов индустриальной системы не могут быть устойчивыми. Поистине, современная организованная экономика вылеплена рукой капризного ваятеля. Ибо как иначе можно объяснить, что удовлетворение столь многих нужд, как бы неотвратимо соединившихся, чтобы вызвать к жизни систему, все еще именуемую системой свободного предпринимательства, на самом деле столь сильно зависит от государства?
Индустриальная система действительно неразрывно связана с государством. Зрелая корпорация в важнейших отношениях является орудием государства. А в важных делах государство выступает как орудие индустриальной системы.» [18].

Но ведь и собственность в современных государствах перестает быть частной: «В течение трех последних десятилетий накапливалось все больше доказательств того, что власть в современной крупной корпорации постепенно переходит от собственников капитала к управляющим. Власть рядовых держателей акций, как уже отмечалось, все более ослабевала. На собраниях акционеров, представляющих собой бессодержательную церемонию обмена банальностями и не относящимися к делу замечаниями, присутствуют лишь владельцы незначительной части акционерного капитала, а голосами остальных акционеров распоряжаются по доверенности директора компании, избираемые теми же управляющими. Именно управляющие компании, хотя их доля в капитале предприятия, как правило, очень невелика, прочно держат в своих руках контроль над предприятием. Все явно свидетельствует о том, что власть принадлежит именно им. Однако тот факт, что собственники капитала неуклонно и во все большей степени лишались власти, получил признание не сразу и с большим трудом. /…/ если рассматривать вопрос в долгосрочном плане, имело место радикальное перераспределение власти над производственным предприятием – а отсюда и в обществе в целом – между факторами производства.» [19].

Таким образом, Гэлбрейт констатирует в США наличие общества с общественной собственностью на средства производства и плановой государственной экономикой – то есть постиндустриального общества.

Впрочем, не считая себя марксистом, Гэлбрейт нечетко проводит классовый анализ нового общества. Новая классовая структура (техноструктура) появилась. Но каково ее отношение к эксплуатации? Кто в этой структуре является эксплуататором, а кто новым пролетариатом? Вот его мнение: «В зрелой корпорации… право принятия решений здесь отделено от права собственности; оно все более переходит к служащим. Различия между теми, кто принимает решения, и теми, кто их выполняет, различие между нанимателем и наемным работником затушевываются наличием инженеров и техников, научных работников, специалистов по вопросам сбыта, программистов, модельеров, художников и других специалистов, выступающих в обеих ролях. Между центром техноструктуры и ее периферией, представленной теми служащими, которые выполняют более простые работы, пролегает, таким образом, непрерывный ряд точек. В какой-то точке возможность или вероятность продвижения к центру становится практически ничтожной. Но определить эту точку уже невозможно.» [20].

Как видите, не только в СССР в ХХ столетии установилось новое эксплуататорское (социалистическое) общество, в котором эксплуатация основывается не на частной, а на общественной собственности на средства производства, но и в США возникло новое посткапиталистическое общество, основанное на общественной же собственности и государственном планировании экономики. Тем самым посткапиталистическая революция давно является свершившимся фактом. А поскольку произошла она приблизительно одновременно в ряде довольно развитых стран, следует говорить о мировой антикапиталистической революции. Формально первой страной, что перешла к социализму, считается СССР. Однако даже марксизм-ленинизм говорит о построении социализма только после индустриализации, когда была создана материально-техническая база социализма. То есть где-то в 30-х годах. Примерно в это же время к плановой государственной экономике перешла Германия (в результате прихода к власти национал-социалистов) и США (после революции Кейнса-Рузвельта). Однако общепринятые варианты марксизма отказываются признавать факт возникновения новой пост-капиталистической, но эксплуататорской общественно-экономической формации – такая формация не была предусмотрена Марксом. Но Маркс и не мог в свое время предусмотреть такую формацию – в его время для этого не хватало эмпирического материала. Даже позднее, когда Э.Бернштейн отметил некоторое несовпадение прогнозов и реального течения событий, он не смог исчерпывающе объяснить предлагаемые им теоретические нововведения как раз по этой причине – не хватало эмпирического материала, этот материал просто еще не появился. Для любой научной теории некоторый недостаток экспериментальной базы не является критичным. Пусть даже в теории в момент ее возникновения появляются ошибочные заключения (из-за недостатка эмпирии), имеющиеся в науке механизмы исключения ложных утверждений позволят устранить ошибки, и кто-нибудь из исследователей предложит новые закономерности, свободные от ошибок. Но в том-то и дело, что марксизм вполне отвечает научности в смысле эмпиризма Бэкона, но совершенно не соответствует Принципу радикального сомнения Рене Декарта. Неполная (недостаточная) научность марксизма привела к тому, что Бернштейна обозвали ревизионистом, и вопрос корректировки ошибочных утверждений был закрыт. Эта гносеологическая проблема является одной из главных причин сегодняшнего кризиса марксизма. Данная статья завершает осенний цикл статей, начавшийся с обсуждения гноселогических ошибок марксизма.