Шульц Эдуард Олегович, физик, член ППК СПб РО СДПР

Беды постсоветской политэкономии

( размышления над противоречиями статьи академика Д.С. Львова «Нравственная экономика» // «Свободная Мысль - ХХI», №9, 2004 )

            Постсоветское обществоведение при самом первом с ним знакомстве обращает на себя внимание двумя бросающимися в глаза крайностями, которые при более глубоком их осмыслении сводятся всё же к одной – к въевшейся в поры специфической советской манере мышления и изложения. Одна состоит в том, что, освободившиеся от идеологического плена, но не от потребности угодничать, обществоведы крушат всё советское, полагая, вероятно, что угождают при этом нынешним властям предержащим. Другая – в том, что общественные науки, вольно или невольно относящие себя не столько к собственно науке, сколько к «идеологическому фронту», продолжают, жонглируя научной терминологией, обслуживать идеологию в соответствии со своими убеждениями, а не служить собственно науке: они претендуют на исключительную свою роль в жизни общества (так оно и было в минувшие времена!) и тут же ничтоже сумняшися признают неспособность этой самой науки решать её собственные проблемы. То есть, готовность служить идеологическим оружием (и прислуживаться) и осознание важности своей роли в этом аспекте дополняется неспособностью к развитию собственно науки и, более того, - к логически непротиворечивому мышлению. Мы уже продемонстрировали справедливость этого утверждения, анализируя доклад академика РАН Г.В. Осипова на II Всероссийском социологическом конгрессе («Российская социология в XXI веке»).Приступая к рассмотрению статьи Д.С. Львова нужно отметить, что и за учёным экономистом, разумеется, признаётся право на публицистические выступления, но и в них, в полемическом задоре, академик не должен забывать, что его мнение, подкреплённое значимыми в глазах многих титулами и званиями, будет воспринято ими в качестве истины в последней инстанции. То есть, кому много дано, с того и спрос велик. И ещё следует упомянуть, что не всё в рассматриваемой статье является, с нашей точки зрения, спорным: целый ряд положений, приводимых автором, в силу своей очевидности возражений не вызывает; другие являются спорными и по большому счёту требуют доказательств или, хотя бы, обоснования, а некоторые – просто ошибочны.Истинные утверждения, вроде тех, что госсобственник, как правило, является самым не эффективным собственником; «нынешняя бедность — социальная болезнь, без излечения которой мы все рискуем погибнуть», или, что месторождения следует сдавать в аренду или концессию по тендеру, а за злоупотреблениями в этой процедуре должна следить прокуратура, и т.д., мы оставляем без рассмотрения (что пользы обсуждать таблицу умножения?), а иные, которые, в частности, являются конструктивной основой статьи, нуждаются в анализе и оценке их истинности. Полагаю, что и рядовой читатель имеет право на суждение об истинности предлагаемой его вниманию публицистической (не узко специальной) статьи, ведь, на него она и ориентирована, не так ли.

1. О нравственной экономике

            Статья начинается с утверждения о наличии в наше время цивилизационного духовного кризиса и забвения нравственных начал. Выход из кризиса видится лишь при опоре на нравственную экономику (видимо, потому, что экономика – базис, а всё остальное – надстройка, как учили в «Кратком курсе»). Факт наличия такого кризиса нуждается, вообще говоря, в доказательстве. Всё в мире относительно, нравственность и духовность – в том числе. Утверждение о кризе того и другого в современном цивилизованном мире по меньшей мере спорно. Я не могу согласиться с тем, что в «золотом веке», когда племена не только перманентно нападали на соседей, но и съедали побеждённых, нравственность была выше. И в эпоху рабовладения или в средневековую, c её «охотой на ведьм», или в эпоху накопления капитала. Кроме того, серьёзный исследователь не может не отдавать себе отчёт в том, что духовный и нравственный кризис – составляющие социального кризиса, возникающего прежде всего из-за несоответствия системы управления социумом уровню развития общества во всех остальных отношениях: культурном (в том числе и духовном), техническом, экономическом. Следовательно, задача учёного-обществоведа (в том числе и экономиста) найти это несоответствие и предложить пути его преодоления, а не умножать количество ошибочных умозаключений, провозглашая духовный кризис источником других составляющих цивилизационного, глобального кризиса. Утверждается далее, что «Экономическая наука…. не обладает и никогда не будет обладать рецептом построения перспективной экономической политики [подчёркнуто мною – Э.Ш.] и финансовой системы, если она не будет основана на началах нравственного возрождения общества». Причём, не сразу можно понять – эти нравственные начала должны сначала возродиться, а уж потом основанная на них экономическая наука выдаст спасительные рецепты, или общество, вооружённое «нравственной» экономической наукой, строит нравственную экономику по её рецептам и в том находит своё спасение. Следующие за этим предложения развеивают сомнения. Сначала должно, всё-таки, произойти духовное возрождение общества, а «оно возможно лишь тогда [подчёркнуто мною – Э. Ш.], когда общественное самосознание и опирающаяся на него воля правительства ясно и недвусмысленно обращены в первую очередь на то, чтобы труд и мастерство, воплощенные в них производительные силы нации могли найти полнокровное применение у себя дома, в непосредственном духовно-культурном окружении». Мудрено изложено: как будто в эпоху кризиса национальные производительные силы находят полнокровное применение в основном в зарубежье, где-нибудь в Эфиопии, или у себя, но – не полнокровное (интересно, каков критерий полнокровия в политэкономии?). Значит, производительные силы под влиянием правильно сориентированного общественного сознания и опирающейся на него политической воли правительства «ясно и недвусмысленно»(!) обращаются на то, чтобы в «непосредственном духовно-культурном окружении» «найти полнокровное применение у себя дома», тогда экономическая наука выдаст им правильные рецепты для выхода из кризиса. Логика такого умозаключения оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Но кроме того, история учит, что сначала зреет недовольство масс существующим порядком вещей в государстве, и оно является естественной реакцией на несоответствие системы управления социумом его реальному состоянию. Учёные (просветители), политические партии становятся выразителями этого недовольства и предлагают модели нового мироустройства и способы его достижения. Затем рафинированные идеи овладевают в той или иной степени народными массами, приобретают значение реальной общественной движущей силы, и уж затем эволюционно (демократическим путём) или при известных обстоятельствах – иным путём происходит обновление общественного уклада, в некоторой степени соответствующее замыслам вдохновителей этого обновления.

            Если утверждается наличие мирового нравственного кризиса и вместе с тем справедливо указывается на невозможность дальнейшего развития экономики на безнравственных началах, т.е. что одних только правовых, в том числе и международных, норм регулирования недостаточно (или они безнравственны), а нравственная экономика (и даже политэкономия) могут сформироваться только в нравственном обществе, то круг замкнулся, и речь должна идти об угрозе существованию мировой цивилизации, что, впрочем, (по другим, правда, основаниям) предсказано в докладах Римскому клубу. Но в таком случае до обсуждения всего остального, чтобы не терять за деревьями леса, необходимо добавить нечто существенное, если есть что добавить, к упомянутым высококвалифицированным прогнозам профессионалов мирового уровня. Например, сформулировать основы нравственной экономики и предложить способы её формирования. И кроме того, получается (желает того автор или нет), что общественное самосознание является базисом по отношению к политике и экономике. То есть пришедшая в упадок нравственность сама собой, каким-то чудом должна преодолеть его, а уж тогда опирающаяся на неё политическая воля правительства даст возможность экономической науке стать нравственной и выработать рецепт преодоления мирового кризиса, ориентируясь при этом на узко национальные интересы. Утверждение, по меньшей мере, спорное и заслуживает того, чтобы его чётко сформулировать и доказать, если оно в принципе доказуемо. До сих пор было принято считать, что именно наука предлагает обществу обоснованные оптимальные модели прогрессивного развития. То есть учёные выполняют роль своеобразных «лазутчиков в будущее» и доставляют обществу необходимую для его нормального продвижения информацию.

            Далее автор говорит о страшной картине утраты отдельных профессий и хирении целых отраслей хозяйства и территорий. Поистине, страсти господни! Но и это (как мировая разрушительная тенденция) тоже нуждаются в доказательстве, особенно, если принять во внимание успехи Китая, Индии и ряда других отсталых в недавнем прошлом стран. Что до хирения целых отраслей и вымирания отдельных профессий, то это вполне закономерный процесс, и если составить их перечень не со времени бронзового даже века, а с эпохи замены гужевой тяги на паровую, то он окажется весьма внушительным притом, что ни только не произошло никакой катастрофы, но и «жить стало лучше, жизнь стала веселей». Этот процесс с учётом эффекта «ускорения времени» происходит с нарастающим темпом. То же относится и к перемещению центров экономической активности из одних регионов в другие; правда, здесь дело обстоит несколько сложнее, ибо иногда опустошение процветающих государств производилось противоестественным путём (плата за дикость), силой оружия. Хотя, до формирования «нового мышления» в постиндустриальную эпоху процесс конкуренции этносов не только с помощью экономической экспансии, но и военно-политическими средствами, при более широком рассмотрении тоже, вероятно, можно отнести к естественным. Если в статье подразумевается не просто вытеснение некоторых профессий и отраслей, а противоестественная, насильственная, противоречащая государственным интересам (например, - госбезопасности) их ликвидация в нашей стране алчными структурами бандократии, то именно об этом и следует говорить и предлагать эффективные механизмы противодействия этим разрушительным процессам. Но этого нет в обсуждаемой статье. Взамен предлагается рассуждение о том, что национализация ренты радикально изменит отношения граждан с государством, превратив последнее из насильника и разорителя собственного народа (похлеще любого супостата) в правовой институт обслуживания его нужд в сфере управления, как это происходит в цивилизованном мире. Не выдерживающие критики и способные только внести путаницу представления. К этому мы ещё вернёмся. (*)

        Безнравственная экономика и вместе с нею – безнравственная политэкономия весьма темпераментно осуждены. И с этим легко согласиться, даже если связанные с этим суждения и выводы оказались противоречивыми или не состоятельными. Но статья посвящена нравственной экономике. Было бы не лишне хотя бы оконтурить её, привести основные её принципы. В статье их нет. Ибо нельзя же отнести к разряду принципов рассуждения об общенародном (национальном) дивиденде от природной ренты (при том, что признаётся невозможность определения даже на теоретическом уровне размеров рентного платежа) и предложение повышения заработной платы как средства спасения от кризиса. К рассмотрению этих аспектов мы и переходим.

2. Об общественной ренте и социальном дивиденде

            В наше время только ленивый не провозглашает необходимость обращения природной ренты в национальный доход, об общенародном дивиденде с природной ренты. Правда, выдвигающие требование национализировать природную ренту не очень представляют себе предмет разговора и потому не могут предложить на сей счёт что-либо вразумительное. Автор статьи тоже настаивает на национализации природной ренты. Но, во-первых, формально (по действующему законодательству) земные недра и ископаемые в них принадлежат народу, народ является единственным источником власти в РФ и в лице государства распоряжается ресурсами недр и иными природными ресурсами. В частности, нормативными государственными актами устанавливает налоги на прибыль, может предусмотреть их дифференциацию по уровню прибыли (сверхприбыли) и по уровню значимости добываемого ресурса (возобновимого, невозобновимого, стратегически важного и т.д.). Какие-то из природных ресурсов - оставлять исключительно в государственной (общенародной) собственности, иные передать – в муниципальную, что уже и реализовано действующим законодательством, и, даже, - в частную. Заметим попутно, что из этого обстоятельства не происходит почему-то автоматического изменения отношения государства к народу (и наоборот) по гипотезе автора. (см. замечание выше *). И не расставляется по своим местам, как предполагает автор: «Вот тогда все расставляется по своим местам: частная собственность согласуется с принципами свободы и эквивалентного обмена, эффективности и социальной справедливости. В противном случае мы неизбежно будем и далее усугублять глобальное противоречие между Человеком и Природой, между социальным миром и опасностью его уничтожения.»

             В советском праве это положение было отражено ещё определённее, но «слуги народа» в устах народа получили это название (и ведь не без основания!) исключительно в ироническом и даже в саркастическом смысле. И при первой же возможности, группируясь под разными брендами с одной и той же легко угадываемой сутью, ограбили свой народ вместо того, чтобы служить ему. До сего дня 70 ? 80 % бывшей «парт-хозноменклотуры» и представителей её «вооружённого отряда» находится на высших должностях госвласти или реально владеют «прихватизированной» собственностью, либо сочетают оба эти фактора.

            Следовательно, в условиях отсутствия теоретических обоснований размера рентных платежей и наличия системного кризиса в стране речь должна идти о практических (эмпирических) динамических схемах оптимального использования природного ресурса и налогообложения прибыли от его использования. Что до предложения использовать налог за эксплуатацию природного ресурса исключительно на социальные нужды, то можно было бы и расширить перечень такими, например, значимыми общенациональными отраслями, как поддержание надёжного уровня безопасности в стране и в глобальном масштабе (на преодоление кометно-астероидной опасности, терроризма, природных и техногенных катастроф и т.д.); поддержание надёжного уровня вооружённых сил, развитие отсталых регионов и прочее. И тратить на эти нужды не только «рентные» платежи. Существует ли вообще проблема специального выделения «рентных» платежей и специального их расходования? Можно согласиться с тем, что существует, но пока – в чисто спекулятивном аспекте: доказательств не приводится, а утверждение не самоочевидное.

        Известно, что нет ничего более рентабельного, чем хорошая теория. Научно обоснованное определение цены природного ресурса с учётом его ценности (т.е. ресурса как такового, без его добычи) сделало бы обоснованным и применение понятия рентного платежа для государственной (общенародной) собственности, и размер его. А до тех пор, пока проблема эта не решена, предлагать для практической реализации специальные «рентные» платежи совершенно бесполезное популистское занятие. Солнце, земная атмосфера, сама Земля и её недра не имеют стоимости, но ценность их для всего живого бесконечна. В соответствии с предложенной мною системой (см. на сайте «Камо грядеши» мою статью «Социальный прогресс как объективная необходимость, наиболее вероятный исход и осознанная цель эволюции мирового сообщества») в человеческом измерении жизнь человека как вида обладает наивысшей ценностью. Только обработка природного ресурса, его разведка, добыча подготовка и технологические операции – всё, что требует затраты части человеческой жизни, общественно необходимого времени, придают ему стоимость; отсюда и капитал имеет стоимость в той мере, в которой является мерой затраченной на его создание человеческой жизни при условии признания обществом необходимости объёма этих затрат. Эта истина, слава Богу, усвоена обществом по крайней мере со времён А.Смита, Д. Рикардо и К.Маркса. По мере истощения необходимого для жизни природного ресурса ценность его для всех населяющих Землю людей возрастает независимо даже от трудности его извлечения. Следовательно, проблема состоит в нахождении способа определения в общих единицах измерения (в количестве «виртуально» затраченной человеческой жизни, в стоимостной шкале) стоимости единицы извлечённого ресурса с учётом его дефицитности и значения для жизнедеятельности людей. Страны ОПЕК, например, диктуют пока что цены на нефть без опоры на теорию, по своему усмотрению, оценивая конъюнктуру рынка; вода уже близка к приобретению стоимости как ресурс, а воздух пока не стоит ничего, если это не сжатый или иным образом не подготовленный воздух.

            Автор честно признаётся, что не знает принципа вычленения размера рентного платежа за использование природного ресурса из прибыли предпринимателя на том основании, что экономисты-корифеи не предложили до сих пор подходящего метода: «…. его нет в классических трудах по политической экономии и в широко известной специалистам теории оптимального управления. Науке еще предстоит разработать соответствующую теорию.» [подчёркнуто мною – Э. Ш.] В отсутствие такой теории, как замечает автор, может быть и справедливо, «цены труда и капитала не уравновешиваются ценой природных ресурсов». Если принять во внимание, что капитал есть овеществлённый труд («депонированная» человеческая жизнь, её потенциал), то речь , следовательно, идёт о равновесии труда (части человеческой жизни) и стоимости единицы конкретного природного ресурса. Теорема о принципиальной возможности «равновесия» этих двух субстанций нуждается в доказательстве. «А это, - продолжает автор мысль об отсутствии «равновесия», - нарушает принцип эквивалентного обмена в условиях конкурентного рынка». [подчёркнуто мною – Э. Ш.]. Конечно, отсутствие точных и потому всеми принятых знаний (например, о размере рентного платежа) осложняет положение, в том числе и в сфере обмена, и создаёт благоприятные условия для злоупотреблений, обмана, эксплуатации. Но в условиях объективной неопределённости именно конкурентный рынок создаёт на сегодня оптимальные условия для сохранения принципа эквивалентности при обмене. Участники этого процесса, как и других подобных, принимают по умолчанию отсутствие объективной определённости и действуют на основании приемлемого соглашения, с добросовестными ошибками и/или злоупотреблениями, которые в этом случае практически неизбежны (плата за дикость). Это в конце концов признаёт и автор, когда предлагает практический механизм изъятия рентного платежа по закону рынка. Правда, механизм этот известен и принят во всём цивилизованном мире, так что не совсем понятно, почему он преподносится как нечто совершенно новое. Не является откровением и то, что социум – негэнтропийная система со всеми вытекающими из этого следствиями. Законы развития социума стохастичны. Успешно развивается синергетический подход к рассмотрению его динамики. И существенная роль конкурирующих воздействий во всех подсистемах социума, особенно же - в системе принятия управленческого решения, давно уже не является ни для кого откровением, совершенно очевидна. Ещё ранее определяющая роль экономической свободы и роль свободной конкуренции в нормальной экономике методом проб и ошибок установлены на практике и, вообще говоря, «осознаны» наукой. Но это не приблизило автора ни к определению доли рентного платежа в прибыли от использования природного ресурса, ни к построению нравственной экономики; и не понятно, зачем вообще приведены в публицистической статье эти «высоконаучные» экзерсисы. Тем более, что даже опираясь на некий фундаментальный научный принцип и обоснованно признавая неэффективность госсобственника («При этом мы исходим из того, что любой чиновник во власти — плохой предприниматель»), автор выступает против частной собственности, а, значит, и против конкуренции. Обоснуем это утверждение, хотя очевидность его лежит на поверхности.

            По привычке, укоренившейся, вероятно, со времени зубрёжки «Краткого курса», он усматривает источник всех бед и социальной несправедливости в существовании частной собственности: «Отсюда неизбежны различия в стартовых условиях для отдельных субъектов рыночных отношений, что не может не усиливать дифференциацию населения и стран по уровню дохода. Социальный мир, свобода и равенство становятся идеологическим прикрытием постоянно усиливающейся зависимости малоимущих слоев населения от прихоти властных структур, выражающих интересы богатых. Корневой причиной возникающего в результате этого противоречия является существующая в капиталистическом обществе частная собственность на природные блага». [подчёркнуто мною – Э. Ш.]. Но ведь госсобственность, в рафинированном её виде утвердившаяся при госкапитализме (до сих пор почему-то именуемом социализмом с различными – в зависимости от политических пристрастий – эпитетами: от «развитого» до «казарменного») доказала полную свою несостоятельность в экономическом и политическом отношениях. В политическом смысле более успешными строителями «социализма с человеческим лицом» оказались демократические государства, сохранившие частную форму собственности; они же выиграли соревнование и в экономическом соперничестве. Монополия в сфере экономики, имея ряд неоспоримых преимуществ в организации, планировании, в снижении себестоимости производства, имеет и существенный недостаток, состоящий в концентрации монополистами огромной реальной власти над большинством населения, которая в силу дикости властителей (и не только их, разумеется) не уравновешивается до сих пор адекватным уровнем их ответственности перед обществом. Следовательно, монополизм допустим в той мере, в которой монополисты обладают чувством социальной ответственности, а общество - способностью поставить под контроль степень этой ответственности. При нарушении этого условия, при всевластии монополий соблазн непомерного присвоения с опорой на власть (эксплуатации, ограбления) становится непреодолимым и дополняется утратой конкуренции, состязательности за право получать большую прибыль со всеми вытекающими из этого хорошо известными последствиями. Другая крайность способна привести хозяйство в форму мелкотоварного производства со всеми его хорошо изученными и ходом самой истории преодолёнными недостатками. Следовательно, адекватна оптимизируемая модель в соотношении крупных форм производства и собственности со средними и мелкими. Найти и теоретически обосновать эту модель наверно не так уж и сложно с учётом начальных (краевых) условий в конкретной стране. Вот этого и ждут от экономической науки, а не эмоциональных восклицаний о вреде эксплуатации на почве частной собственности. К слову сказать, на основе государственной собственности её уровень, как показала жизнь, может оказаться куда как более высоким. В отличие от ортодоксальных марксистов (эпигонов марксизма) весь мир давно уже усвоил, что форма собственности для построения социализма не имеет принципиального значения и «социализируется» по мере продвижения к нему.

            Справедливо осознавая роль общественной собственности в социалистическом обществе, основоположники «научного социализма» ставили всё же телегу впереди лошади и считали обобществлённую (по сути - государственную) собственность социалистической, что неверно: социалистической она может быть в соответствующем по уровню развития (социалистическом) обществе. В отсталом же (тем более – в «больном») обществе сохранение частной собственности в нужной (и не всегда постоянной) пропорции – условие, совершенно необходимое, и не препятствует построению социализма, как показала практика развитых демократических государств.

            Без частной собственности нет конкуренции, создаются «помехи» для реализации того самого «рынка», необходимость которого признаёт (на словах, по крайней мере) автор. Ведь нельзя же в наших условиях (а не в реальном социализме) принимать за конкуренцию её советские суррогаты в виде соцсоревнования - под надёжным партийным и народным контролем - и разных форм стахановского движения. Стало быть, хотите сохранить конкуренцию – соглашайтесь на признание частной собственности; хотите сохранить её в природопользовании – принимайте и в нём эту плату за несовершенство человеческого материала, как принимаете вы её в форме замков, решёток на окнах, огромных затрат на бесчисленные охранные учреждения, на милицию, армию, суды и прокуратуры, контролирующие органы и т. д. Да, нравственность, кроме всего прочего, - ещё и колоссальный экономический фактор. Найдите формулу между её уровнем и степенью монополизации (социализации) производства, и сослужите обществу неоценимую услугу. Конечно, это сложная задача.

             Куда проще провозгласить, что размер рентного платежа может быть определён вычитанием из прибыли предпринимателя, эксплуатирующего природный ресурс, заработанной им прибыли, т.е. полученной по труду. Такой предприниматель, по мнению автора, «имеет непререкаемое право на доход, являющийся результатом его предпринимательской деятельности, вложения капитала за свой, так сказать, страх и риск. Но также закономерно, что та часть дохода, которая остается сверх этого и не является «делом рук человеческих», результатом труда и предпринимательской активности, должна принадлежать всем!» Мы уже выяснили, что «часть дохода, которая… должна принадлежать всем», т.е. размер рентного платежа, даже теоретически на сегодня не определённа, и в её определении существуют непреодолимые для автора теоретические трудности (а корифеи науки ничего на этот счёт не сформулировали). Что же до возврата к использованию лукавого принципа «каждому – по труду», то хорошо известно, что воздать таким образом, фигурально выражаясь, может один только господь бог и, в худшей степени, очень приблизительно - рынок, определяющий справедливость воздаяния по закону больших чисел методом проб и ошибок; за что его и терпят. Эта проблема регулируется установлением общественно приемлемого уровня налога на прибыль. Но поскольку в обществе на этот счёт полный консенсус пока не достижим, в странах с развитой демократией поочерёдно сменяют друг друга либералы и социал-демократы с вполне понятными следствиями такой замены. Следовательно, в практической плоскости проблема не в ренте и абсолютном определении абсолютной стоимости, а в политическом устройстве и политической культуре населения страны: пока оно согласно с тем, что его грабят (с рентой или без неё), его будут грабить, и никакими заклинаниями или чисто экономическими ухищрениями радикально эту проблему не решить. А те, кто надувает щёки и уверяет, что это возможно, либо лукавят, либо – осмелюсь предположить - не понимают сути дела.

3. Неочевидность эффективности «основополагающего» принципа

            Автор справедливо отмечает, что относительно низкий уровень зарплаты (т.е. высокий уровень эксплуатации трудящихся «государством трудящихся») достался стране в наследство от прежнего строя. Он отмечает далее, что за годы реформ положение усугубилось. Очень похоже на правду, но не правда, или не вся правда. Годы реформы – это годы системного кризиса в стране, балансировавшей на грани гражданской войны. Известно, что власть добровольно не отдают, но и силой её в нашей стране на этот раз никто не отбирал: она обрушилась под тяжестью собственных непреодолимых и многочисленных изъянов. Кризис власти, т.е. безвластие, надолго парализует организованную правовую жизнедеятельность страны. Нужно ли удивляться в этой ситуации (если за деревьями не терять леса) размерам казнокрадства, масштабам коррупции, преступности, роста теневой экономики темпами, на много опережающими темпы официальной, и т.д., и т.п. ? Значит, дело не в одной только реформе и ошибках реформаторов? Автор считает причиной современных бед (кризиса в стране) отступление реформаторов от первоначального плана, опиравшегося как на краеугольное основание на принцип опережающего роста заработной платы. «Подъем оплаты труда рассматривался тогда не как отдаленное следствие, а как ключевая предпосылка реформы. С этого и нужно было начинать». С этого начать при пустой казне? При введении частнособственнических отношений и практическом параличе власти, вынужденной во спасение ввести систему налогообложения, при которой бизнес вынужден был уйти с головою в тень, из которой не выходит и по сию пору? Каким бы способом ослабленная власть смогла бы заставить предпринимателей платить большую зарплату да ещё и легальным путём, а не в «конвертах»? Аргумент оппонентов, что существенное повышение зарплаты в тех условиях подняло бы и темп инфляции и не исправило бы ситуации, не оспаривается автором. Он не приводит контраргументов. И оставляет возможность усомниться в том, что «С этого и нужно было начинать».

            Стратегами СССР незадолго до его распада была нащупана правильная, с моей точки зрения, линия реформирования: ликвидация монополии на идеологию, развитие хозрасчётных отношений и кооперативной формы хозяйства и развитие местного и производственного самоуправления. Но всё это было вскоре свёрнуто, и, как оказалось, на долго. Здесь собака зарыта, а не в отказе от увеличения зарплаты. Последнее как средство спасения нации не выглядит убедительным при приводимой автором афористической аргументации: «Мы плохо работаем, потому что плохо живём». Нисколько не оправдывая либеральных реформаторов в их просчётах, считаю, тем не менее, что при оценке их деятельности задним числом необходимо иметь в виду, что они имели дело с разваливающейся системой, со страной, стоявшей на грани голода и вполне реальной гражданской войны. Выбранные ими меры и предлагаемые альтернативы следует оценивать не теряя за деревьями леса. Но автор с упорством, достойным лучшего применения, стоит и теперь на своём: «…реализовать этот замысел [подъём в разы зарплаты – Э.Ш.] сейчас, когда производство резко сократилось и система управления экономикой пошла вразнос, гораздо труднее. Но вернуться к нему — единственный выход. По моему убеждению, это руководящий принцип и определяющая цель ближайшей перспективы» [подчёркнуто мною – Э.Ш.]. Не единственный и не руководящий!

4. О сложности социальной системы и многофакторности воздействий на неё при её реформировании

             В ряде мест у автора обозначается подход к установлению реальных причин кризиса, к реальному средству выхода из него, но рассыпанные по тексту верные, с моей точки зрения, мысли не сгруппированы автором и не предложены в качестве эффективного средства выхода из кризиса, тем более – в качестве «руководящего принципа». Говоря, например, о «бегстве» современного государства из экономики (ой ли?), он замечает: «Впрочем, нынешнее государство «убежало» практически из всех сфер общественной жизни: из культуры, образования, здравоохранения. Даже обязанности по обороне и защите суверенитета страны оно не в состоянии выполнять в должной мере. Его правоспособность уже уступает «властным полномочиям» многих отраслевых, региональных финансовых группировок и криминальных «братств» [подчёркнуто мною – Э. Ш.]. В другом месте он отмечает совершенную неадекватность действующей системы налогообложения, а мог бы упомянуть и высокий уровень коррумпированности власти (о которой не говорит у нас только ленивый) и т.д.. И тем не менее, выход страны из ненормального положения он усматривает исключительно в реформировании экономической сферы. При этом, хотя автор и рассматривает несколько аспектов, он считает, по всей видимости, что не обязательно применения их в комплексе – достаточно осуществления любого из них для достижения благополучия в экономике и благосостоянии страны. Говорит ли он об изъятии рентных платежей, об опережающем росте зарплаты или о прогрессивном налогообложении, рефреном повторяет в заключении: «Вот тогда все расставляется по своим местам». Позвольте не согласиться. Ничего не расставится. Вообще, «само собой», т.е. в соответствии с объективными социальными законами происходит множество процессов, но их темп и эффективность зависят от условий их протекания. Чтобы реформы были успешными, не обманывали надежд реформаторов, не усугубляли и без того тяжёлое положение страны, её народа, реформаторы должны знать эти законы и действовать в соответствии с ними или, хотя бы, в соответствии с выводами из уже имеющегося эмпирического (исторического) материала. Меры, предлагаемые автором, далеки от адекватных моделей преобразования больного общества России и сами по себе ни вместе, ни, тем более, по отдельности к успеху привести не могут. Для обоснования этого утверждения предлагаем простой мысленный эксперимент. Предположим, все предложения автора приобрели силу законов. Спрашивается, кто будет воплощать в жизнь эти законы в соответствии с их духом и буквой? Нынешнее государство, которое (см. выше) «убежало» практически из всех сфер общественной жизни: из культуры, образования, здравоохранения.»?

            В социальной, как и вообще в самоорганизующейся многофакторной, системе функция управления является доминантной. Следовательно, вопрос о системе управления, особенно в кризисных ситуациях, когда система эта нарушена, является кардинальным. Это хорошо понимал ещё В.И. Ленин, когда говорил, что главный вопрос любой революции (т.е. эпохи, когда одна система управления уже разрушена или скоро будет таковой, а другая ещё не действует – Э. Ш.) – это вопрос о власти.

            В предвидении неизбежной катастрофы в системе управления страной мною была разработана комплексная концепция реформы административного устройства РСФСР, системы управления страной. Эти предложения были направлены в комитет Верховного Совета республики (кажется, он назывался Комитетом по работе с советами народных депутатов и развитию местного самоуправления) и там предметно изучались с моим участием в этой работе. Несколько позже и в более развёрнутом виде я (не будучи членом партии) направил аналогичные предложения в адрес Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва, но даже не удостоился ответа. Не думаю, чтобы здесь было уместно повторять эти идеи, но отмечу только, что уже тогда мне было совершенно ясна необходимость комплексности реформы с приоритетом реформы в управленческой сфере, в которой предполагалось, на ряду с прочим, разгрузить на сколько это возможно гос. власть и передать значительные полномочия (вместе с ответственностью, разумеется) и средства их реализации на региональный и местный уровень, исходя из принципа: местного самоуправления – сколько возможно, государственной власти – сколько необходимо; или иначе: всё, что может быть сделано на местах, должно быть сделано на местах и должно быть ресурсно обеспечено. В экономике предлагалась свобода всех форм собственности с обеспечением со стороны государства на переходный период производственного самоуправления, созданием преференций для предприятий по типу «Мандрагоны», коммунам и разной формы кооперативам. Не делалась ставка ни на исключительно политические, ни на только экономические меры, т.к. жизнь социума сложна и включает даже помимо этих двух важнейших факторов еще и множество других.

                                                                                                                                          5.03.2005 г.

Послесловие

            Уровень государственного вмешательства в экономику, чувство коллективизма диктуются самой природой.Очевидно, в силу этого социальная ориентация сильнее выражена в северных странах: Швеции, Финляндии, Норвегии. Более высокое бремя налогов в этих странах в сравнении с США обусловлено не только большей социальной защищенностью населения, но и, если исходить из теории ренты, более высокими базовыми показателями проживания в расчете на душу населения в условиях Севера (своего рода способ преодоления менее благоприятных климатических условий).
            Наличие государств с реальной социальной ориентацией общественных отношений позволяет сделать вывод о том, что взгляды великих мыслителей на социализм и социальность вовсе не утопия. Поэтому вряд ли найдутся у людей со здравым смыслом аргументы против мнения академика Д.С. Львова, считающего, что "социалистическая доктрина воплощает в себе идею солидарной заботы о будущем, объединение всех перед лицом ощутимой угрозы потери этого будущего, угрозы распада упорядоченной картины будущего как достояния любого человека данной культуры. Она направлена на продление существования привычного уклада жизни, где каждый человек чувствует себя как дома"[ Львов Д.С.].
            В статье с символическим названием "Преступление капитала" Джордж Сорос утверждает, что "ничем не сдерживаемое усиление капитализма, функционирующего на основе принципа невмешательства государства в экономику, и все более активное распространение рыночных ценностей во все сферы жизни общества представляют угрозу для нашего открытого демократического общества..., в настоящее время угроза исходит уже не от коммунизма,а от капитализма" [Soros].
            Так стоит ли столько сил тратить на насаждение в России "ценностей" цивилизованного капиталистического общества, если даже такие "акулы" капитализма, каким Сорос считается в России, начинают в них сомневаться?!
                (По материалам экономических изданий. Подборку сделала Гордиенко Г.Н.).