То есть в апреле 1917 года Ленин подчеркивает, что перехода к социализму быть не может, а потому программа-минимум должна сохраняться как составная часть партийной программы. Но причина этому, как выясняется, по мнению Ленина, не отсутствие в России базиса социализма (именно так обосновывали невозможность перехода к социализму меньшевики), а просто тот факт, что власть принадлежит не большевикам. Теперь же, в марте 1918 года, большевики власть уже захватили, а потому программа-минимум может быть из Программы партии удалена. Но Гражданская война еще даже не началась, армии у большевиков нет, буквально вчера закончилась война с немцами, а потому Ленин оговаривает возможность возвращения к парламентаризму – в случае военного поражения большевиков. Но это опять же не анализ имеющегося базиса, а обсуждение процессов в надстройке: «Программа должна указать, что наша партия не откажется от использования и буржуазного парламентаризма, если ход борьбы отбросит нас назад, на известное время, к этой, превзойденной теперь нашей революцией, исторической ступени»⁵. При этом учитывается и необходимое условие успешности социалистической революции в России – мировая (европейская) революция: «Немецкая революция имеет несчастье идти не так быстро … Это урок, потому что абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибнем … во всяком случае … если немецкая революция не наступит, – мы погибнем»⁶.

Однако Ленин трактует необходимое условие успешности социалистической революции в России (мировую революцию) далеко не так, как К. Маркс⁷. Маркс имел в виду, что для социализма нужен соответствующий базис – хоть где-то, пусть и не в самой России. Поэтому если революция будет общеевропейская, то хотя в самой России базиса социализма нет, но европейский (германский) пролетариат поможет быстро развить экономику России, и тогда станет возможным переход от русской общины прямо к социализму, минуя капитализм. То есть у Маркса анализ процессов в базисе (исторический материализм), Ленин же анализирует процессы в надстройке (власть, война, революция) как основные – следовательно, у него исторический идеализм: «Масса поняла истину, что если армии нет, а рядом с вами лежит хищник, то вам придется подписать наитягчайший, унизительный мирный договор. Это неизбежно, пока не родится революция, пока вы не оздоровите своей армии»⁸. Это условие успешности он понимает так, что мировая революция устранит угрозу свержения власти пролетариата в результате интервенции.

Возникает закономерный вопрос – А Ленин вообще-то понимал смысл исторического материализма? Или он до конца его понял только после того как в результате его политики в экономике разразился сильнейший экономический кризис, в стране началась череда крестьянских восстаний, разразилось восстание в Кронштадте, и большевики были вынуждены ввести НЭП. То есть, они были “отброшены назад” со своей политики построения немедленного (военного) коммунизма: «Думать, что нас не откинут назад, – утопия»⁹, – но отброшены не военной силой, а естественным состоянием экономического базиса общества. И Ленин после “временного отступления” (введения НЭПа) заметил, что был вынужден значительно изменить свой взгляд на социализм.

В дальнейшем советский народ строил базис социализма (очень неоднозначный процесс этого строительства вызывает до сих пор многочисленные споры), базис этот построили, что позволило победить в тяжелейшей войне, а в 60-х годах было констатировано успешное построение социализма, и КПСС приняла свою Третью Программу – построения коммунизма¹⁰.

Подчеркнем – утверждение, что в Советском Союзе был построен социализм, выводилось из двух предварительных утверждений:

1. Неопровержимого факта, что в СССР еще перед Войной, а тем более в 60-е годы, был построен базис социализма.

2. Несколько дискуссионного утверждения, что власть в СССР принадлежит рабочему классу (партии рабочего класса), следовательно, построено (успешно строится) государство социальной справедливости.

Только в том случае, если эти два предварительных утверждения верны одновременно, можно делать вывод, что в Советском Союзе был построен социализм в том смысле, какой в этот термин вкладывается в классическом марксизме.

Впрочем, официальная идеология СССР признавала эти утверждения истинными, делая вывод о завершении строительства социализма. По этой именно причине последователи марксизма-ленинизма перестали сегодня задаваться вопросом зрелости Октябрьской революции (по их мнению – вопрос закрыт) и утверждают в настоящее время ее неизбежный характер как революции социалистической, забывая простой факт – в России 1917 года базиса социализма не было.

А потому история Советского Союза может быть изложена в терминах “теории насилия” – экономического базиса социализма нет, но пролетариат захватывает власть и строит базис социализма, создавая тем самым социализм как формацию. Теории насилия в той или иной форме неоднократно предлагались для объяснения происхождения или эволюции государств. Но поскольку эти теории полагают исходной причиной эволюции политическое действие, то есть являются теориями исторического идеализма, Маркс-Энгельс подвергали их критике, и у нас есть хороший пример критики подобной теории в «Анти-Дюринге».

Энгельс приводит мнение Дюринга: «все экономические явления подлежат объяснению политическими причинами /…/ И кто не удовлетворяется этим объяснением, тот - скрытый реакционер»¹¹, – и уточняет: «Представление, будто громкие политические деяния есть решающее в истории, является столь же древним, как и сама историография»¹².

Таким образом, если мы признаем факт отсутствия базиса социализма в 1917 году и, тем не менее, говорим о социалистическом характере Октябрьской революции в том же 1917 году, то этот социалистический ее характер мы основываем исключительно на революционном насилии, совершенном большевиками – тем самым мы оказываемся на позиции Е. Дюринга, которую критикует Ф. Энгельс. Вот посмотрите: «Насколько цель “фундаментальнее” средства, применяемого для ее достижения, настолько же экономическая сторона отношений является в истории более фундаментальной, чем сторона политическая»¹³. Или еще: «“непосредственное политическое насилие”, которое, по г-ну Дюрингу, является “решающей причиной хозяйственного положения”, напротив, полностью подчинено хозяйственному положению»¹⁴.

Этим утверждениям несколько противоречит общий настрой марксизма на силовое (революционное) свержение власти капиталистов (но с таким противоречием надо разбираться отдельно, это выходит за пределы данной статьи, смотрите, к примеру, «Архаику революции»¹⁵). Пока же отметим только, что этот случай (захвата власти) также рассматривается Энгельсом, а потому его вполне можно применить и к случаю захвата власти большевиками в 1917 году: «после того как политическая власть стала самостоятельной по отношению к обществу и из его слуги превратилась в его господина, она может действовать в двояком направлении. Либо она действует в духе и направлении закономерного экономического развития. Тогда между ней и этим развитием не возникает никакого конфликта, и экономическое развитие ускоряется. Либо же политическая власть действует наперекор этому развитию, и тогда, за немногими исключениями, она, как правило, падает под давлением экономического развития. /…/ А если оставить в стороне случаи завоеваний, то там, где внутренняя государственная власть какой-либо страны вступала в антагонизм с ее экономическим развитием, как это до сих пор на известной ступени развития случалось почти со всякой политической властью, – там борьба всякий раз оканчивалась ниспровержением политической власти. Неумолимо, не допуская исключений, экономическое развитие прокладывало себе путь»¹⁶.

Но большевики как раз власть завоевали, а потому какое-то время могли действовать наперекор требованиям экономического развития – и, превратившись в господина российского общества, провели национализацию и ввели военный коммунизм. Находилось ли это “в духе и направлении закономерного экономического развития”? Если признавать, что базиса социализма еще нет, тогда национализация этого отсутствующего базиса большого смысла не имеет. На повестке дня стояло развитие капитализма, в результате которого и должен был появиться пресловутый базис. Тем не менее большевики срочно (в разгар Гражданской войны) принимают Вторую Программу РКП(б), то есть считают выполненной, а потому утратившей силу программу-минимум Программы РСДРП. Решение же о необходимости принять новую программу партии было принято еще до начала Гражданской войны.

Ошибочность (исторический идеализм) такой политики выявилась в ближайшее время – разразился сильнейший экономический кризис, полностью расстроилось денежное обращение, произошла натурализация торговли, роль денег стали выполнять соль, спички и махорка. Начались повсеместные крестьянские восстания. Об ошибочности (историческом идеализме) политики военного коммунизма, сразу же, как только она была введена, начали говорить меньшевики. Уже после окончания гражданской войны в феврале 1921 года за месяц до Кронштадтского восстания "Социалистический вестник" в своем первом номере писал, что "Советская Россия переживает эпоху кризиса". Недовольство режимом охватило все слои населения и даже саму РКП(б). В начале 1921 года петроградские рабочие устраивали на улицах митинги, невиданные с 1918г., а на фабриках и заводах проходили массовые забастовки. Были рабочие волнения в Москве, Киеве, Туле и других городах. Рабочие требовали хлеба, свободной торговли, уничтожения на заводах коммунистических ячеек, свободы собраний и слова. Кронштадтское восстание, вынудившее Ленина объявить НЭП, проходило под лозунгами, отстаиваемыми РСДРП с 1918 года. Прокламация Петроградского комитета РСДРП (Центральный Комитет был парализован арестами) требовала прекратить военные действия против Кронштадта¹⁷.

Экономические реформы, которых РСДРП требовала от правительства большевиков, были сформулированы на Восьмом Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. (еще до введения НЭП) и были отвергнуты Лениным. После Кронштадтского восстания он согласился на большинство этих реформ, которые вошли в официальную систему новой экономической политики. Но реальная форма, которую принял НЭП, была мало похожа на то, что предлагала РСДРП. Отступление от военного коммунизма было вынужденным и неискренним, местные власти нередко саботировали его, а Ленин, уступая брожению в рядах своей партии, объявлял то о приближении конца НЭПа, то о том, что он введен всерьез и надолго. В дальнейшем опыт НЭПа убедил меньшевиков, что он представлял собой половинчатое, хотя и значительное, улучшение по сравнению с военным коммунизмом, но не радикальный отказ от утопий и государственной опеки.

Отношение РСДРП к НЭПу было сформулировано в тезисах ЦК о политическом положении и экономической политике, принятых в августе 1921 г. – хозяйственная катастрофа в России явилась результатом не только войны, но и политики правящей партии. В октябре 1922 года в Москве состоялось совещание местных партийных организаций РСДРП. Оно проходило в условиях крайней конспирации. Присутствовали делегаты из Петрограда, Харькова, Екатеринослава и Одессы, от Москвы, от Гомеля, Дальневосточной республики и от Бюро ЦК. Отмечалось, что в РКП(б) складывается "антипролетарская психология и бонапартистское антидемократическое мировоззрение", поэтому коалиция с РКП(б) несвоевременна¹⁸.

Главная оппозиция РСДРП НЭПу шла по политической линии. Реформы должны были быть построены на базе отказа от политического террора и однопартийной диктатуры. При отсутствии политических реформ НЭП не мог быть длительным и терял всю свою ценность. Мартов писал, что "Ленин ведет, конечно, чисто зубатовскую политику: экономические уступки при сохранении политической диктатуры"¹⁹.

Надо заметить, что после введения НЭПа полицейский террор против РСДРП усилился. Во-первых, после отказа от примитивных утопий немедленного социализма и отступления к нэпо-капитализму, оппозиция со стороны последовательно социалистической партии становилась для большевиков опасной. Во-вторых, обозначившаяся тоталитарная структура коммунизма не терпела единственную организованную демократическую оппозицию.

В начале НЭПа были случаи, когда одни члены партии еще сидели в местном Совете, а другие уже сидели в местной тюрьме. В действительности положение было таково, что в 1922 году РСДРП легально существовала только в Москве, а в Петрограде, на Украине и в других местах фактически ушла в подполье. ЦК РСДРП, в принципе отрицая подполье (до этого социал-демократа, отказавшегося на допросе в ЧК от членства в партии, исключали из РСДРП), был вынужден санкционировать переход на нелегальное положение. В июле 1922 года ЦК РСДРП был разгромлен полицейскими облавами. Оставшиеся на свободе образовали Бюро ЦК. К концу 1922 года вся партия была в подполье.

НЭП означал развитие капитализма при сохранении власти большевиков. Такая ситуация находилась в рамках Программы РСДРП (Первой Программы), но противоречила Второй Программе РКП(б). После введения НЭПа экономика страны начала выходить из экономического кризиса, вызванного “военным коммунизмом”, что говорит об ошибочности отказа от Первой и перехода ко Второй Программе. Вот, кстати, мнение К. Маркса по сходному поводу: «Когда для захвата ничего уже более не остаётся, нужно перейти к производству. Из этой очень скоро наступающей необходимости производства следует, что та форма общественного строя, которая была принята осевшими завоевателями, должна соответствовать той ступени развития производительных сил, которую они застают, а если этого соответствия первоначально нет, то форма общественного строя должна измениться сообразно производительным силам»²⁰. Конечно, большевики власть захватили и удержали. Однако имеющееся развитие производительных сил (отсутствие базиса) неизбежно ведет к капитализму (необходимости его развития), как об этом и говорили меньшевики с 1917 года. Введение НЭПа как раз было частичным признанием такой позиции – но одновременно с таким признанием большевики обрушили на РСДРП репрессии.

При отсутствии политических реформ НЭП не мог быть длительным, что довольно быстро привело к его свертыванию, тем более, что он противоречил действующей на тот момент Второй Программе правящей партии. Это с необходимостью вело к Коллективизации и Индустриализации (достаточно неоднозначные процессы, вызывающие многочисленные дискуссии, к примеру – Голодомор). К 60-м годам было признано, что Вторая Программа выполнена, после чего КПСС приняла свою Третью Программу – и вот необоснованность Третьей Программы уже очевидна и дискуссий не вызывает. Таким образом можно говорить, что чем дальше большевики уходили от Программы РСДРП (Первой Программы), тем все более неочевидным и дискуссионным становилось развитие Советского Союза.

И хотя экономические и социальные завоевания советской власти есть факт, который трудно оспаривать… То есть власть коммунистической партии не рухнула (по крайней мере до 90-х годов), а экономика страны развивалась (пусть и с некоторыми проблемами), а потому можно бы говорить о том, что КПСС “действовала в духе и направлении закономерного экономического развития” России на протяжении всего ХХ века, но вот вам мнение такого яркого марксиста-ленинца, как Виктор Ампилов: «вместо того, чтобы привлекать к этой функции, то есть к управлению государством, повседневному учету и контролю, миллионные массы трудящихся города и деревни, как учил нас Владимир Ильич, правящая в стране Коммунистическая партия монополизировала функции управления экономикой и распределения совокупного общественного продукта… Причем “приватизировала” вместе с постыдными для всякого коммуниста привилегиями, в виде спецмагазинов с продуктами лучшего качества, поликлиник и больниц с более квалифицированным медицинским персоналом, квартир повышенной комфортности, элитных школ для своих детей и так далее. Обладатели этих привилегий думали больше о личном материальном интересе, нежели об общественном. Огромный партийно-государственный бюрократический аппарат оттеснил массу рабочих и крестьян от управления страной и сам превратился в класс, враждебный рабочим и крестьянам.»²¹.

Отсутствие базиса социализма в момент революции 1917 года привело к тому, что ставшая правящей большевистская партия все более теряла свой социалистический (коммунистический) характер, несмотря даже на успешное построение этого базиса. Как только социальное положение номенклатуры стало наследственным, надлежит говорить, что номенклатура приняла классовый характер.

Еще Л.Д. Троцкий зафиксировал возникновение в СССР нового социального слоя. Вот, что он писал еще в те годы, когда был членом Политбюро: «Нет сомнения, что председатели губисполкомов или комиссары дивизий представляют собой известный общественный советский тип, в значительной мере даже независимо от того, из какой среды вышел каждый отдельный предгубисполкома или комиссар дивизии. За эти шесть лет создались довольно устойчивые группировки советской общественности»²². Но он до самой смерти отказывался признавать классовый характер номенклатуры – и действительно, в те годы это был еще дискуссионный вопрос, класс номенклатуры еще только формировался. Но Троцким (и другими оппозиционными группировками внутри самой партии большевиков) дело не ограничивается. «Истинные коммунисты» в Киргизии в 1940 г., «Союз борьбы за дело революции» в Москве 1950-51 гг. – вот организации, существовавшие в сталинский период, информация о которых сохранилась. А после 1953 года возникновение подпольных марксистских организаций участилось, и марксисты-подпольщики констатировали классово-антагонистический характер советского общества: В. Ронкин и С. Хахаев "От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата" (Ленинград, конец шестидесятых), в Горьком в 1968 г. пятеро студентов написали работу "Социализм и государство", в 1968г. Ю. Вудка из Рязани написал брошюру "Закат капитала", В.Спиненко (Свердловск, 1971) написал работу "Рождение новых классов и борьба при социализме", в 1977 г. вышла работа А. Зимина "Социализм и неосталинизм"²³, А. Кармин «Тезисы по научному коммунизму», дело о социалистах в 1980 году, по которому Б. Кагарлицкий с товарищами год отсидел в Лефортово и был выпущен только потому, что французская Компартия задала КПСС недоуменный вопрос (Почему в СССР социалисты сидят в тюрьме?) – вот только наиболее известные случаи.

Все это не позволяет делать вывод, что было построено государство социальной справедливости (фаза коммунизма). А уже это, в свою очередь, ставит под сомнение утверждение о построении в СССР социализма (в классическом для марксизма понимании данного термина). Это приводит к тому, что нередко марксисты определяют формационную принадлежность советского общества как государственный капитализм (государственный социализм).

“Переродившаяся” правящая партия в 90-х годах провела реформу (Перестройка), отказавшись считать существующее в СССР (России) государство социалистическим. При этом власть и собственность сохранились в руках номенклатуры, а политическая и моральная ответственность за далеко неоднозначную историю Советского Союза сброшена на партийную массу КПСС, преобразованную в новую партию – КПРФ (периодические преобразования и переименования своей партии вообще характерны для большевиков). Таков достаточно закономерный итог пренебрежения большевиками историческим материализмом.

Однако поставить здесь точку и закончить статью означало бы оказаться в рамках расхожих позиций наших либералов, которые делают из всего вышеизложенного вывод о глобальной ошибочности марксизма, принципиальной порочности советской истории и распространяют это отношение на порочность России в принципе. При всей неоднозначности советской истории социально-экономические завоевания советского народа есть факт, который невозможно отрицать. Советское общество являлось прогрессом по отношению к царской России, да и к любому капиталистическому государству также.

Если критика Ф. Энгельсом Е. Дюринга (и другие приведенные выше рассуждения) не позволяют говорить о социалистическом характере Советского Союза (социалистическом – в классическом для марксизма понимании данного термина), а эмпирическое развитие СССР показывает значительное отличие советского общества от любого капиталистического государства, и прежде всего отсутствие в СССР неизбежных при капитализме кризисов неплатежей, а также немедленное наступление в России этого кризиса, как только был упразднен Госплан (одна из определяющих государственных структур при социализме или пост-капитализме), следовательно, в Советском Союзе существовала формация, отличающаяся как от капитализма (то есть более прогрессивная), так и от общепринятых в марксизме представлений о социализме²⁴. Эта формация имеет большинство признаков, приписываемых в марксизме социализму, за одним существенным исключением – это классово-антагонистическая формация. Такой взгляд на советское общество ставит вопрос о корректности принятой в марксизме схемы исторического прогресса и необходимости ее уточнения.

Переход к основной статье этого цикла