С развернутой критикой Троцкого выступил (тогда – поддержанный большинством ЦК) Бухарин. Сегодня может показаться, что не нужно обладать какой-то особой теоретической проницательностью, чтобы дать нужный отпор идеям сторонников Троцкого: уж слишком явно они противоречат тем принципам социальной справедливости, политической свободы, идеалам социализма, о которых писали Маркс и Ленин. Так, между прочим, поступали и некоторые критики троцкизма в 20-е годы, к примеру, Зиновьев и Каменев (тогда боровшиеся с Троцким за лидерство в партии). Но это была малоплодотворная позиция, ибо троцкисты как раз и утверждали, что изменилась ситуация, которую уже нельзя понять с помощью цитат из классиков, нужны новые идеи, нужен «новый курс».

Бухарин же методологически безупречен. Он с самого начала дискуссии признает, что к 1924 г. в стране (и в мире) сложилась принципиально новая ситуация: «Момент, который переживает сейчас наша страна, — это особый момент. Мы находимся сейчас на историческом переломе. Этот последний не похож на те исторические переломы, которые уже переживала наша революция»[18] . Согласившись в этом с Троцким, Бухарин как бы предлагает соревноваться не в жонглировании цитатами, а сразу направляет дискуссию в плодотворное русло анализа новых реальностей, поиска новых путей движения вперед и, таким образом, ориентирует общественность на то, чтобы к идеям Троцкого-Преображенского отнестись со всей серьезностью, ибо они не кабинетная выдумка, а серьезная попытка осмысления новой объективной реальности. Причем Бухарин призывает не сводить полемику к личностным амбициям ответственных работников партии, не превращать её в грызню за власть, а уделить внимание главному - программным разногласиям.

Троцкий и его единомышленники вовсе не стремятся представить административно-принудительную систему в качестве идеала социалистического устройства. Просто они утверждают, что для осуществления идеала нет еще условий, что пока речь идет не об идеале, а об элементарном выживании страны, о создании минимума предпосылок для движения к идеалу. И, по их мнению, предлагаемый план как раз исходит из объективных, очень необычных, нелегких условий и возможностей, сложившихся тогда. Историческая ситуация к 1924 г. существенно отличалась не только от той, которая в свое время была перед глазами Маркса, но даже от той, которую анализировал Ленин перед Октябрем и непосредственно после него: началась стабилизация капитализма, революционные ситуации в Европе не вылились в революции. СССР оказался единственной социалистической страной в мире, причем страной, где в результате первой мировой и гражданской войн промышленность была разрушена, а рабочий класс стал малочисленным и крайне ослабленным. Как действовать в этой ситуации?

Мы и предлагаем, развивали свою аргументацию троцкисты, приступить не к строительству «идеала», а к созданию самых начальных предпосылок для него, что и формулируется в стратегии ПСН. Жесткость, принудительность, репрессивность предлагаемых мер? Да. Но что же делать? Как иначе двинуть страну по пути «модернизации», по пути прогресса - ведь мы нищие, отсталые, во враждебном окружении, нас хотят раздавить экономическими и военными средствами. Более того, сознательных пролетарских сил, понимающих необходимость рывка даже ценой больших жертв, немного. Сильна окружающая их мелкобуржуазная стихия. У нас нет времени двигаться плавно и постепенно. Мы должны рывком достичь уровня мощи наших противников, иначе нас уничтожат. «Пробежать быстрей этот период, — горячо призывает Преображенский, — поскорей достигнуть момента, когда социалистическая система развернет все свои естественные преимущества над капитализмом, — это есть вопрос жизни и смерти для социалистического государства»[19]. Поэтому — чтобы сделать такой рывок — «мы» должны ввести жесткую централизацию, сузить демократию, применить авторитарные методы руководства.

Аргументация, заметим, достаточно серьезная, ее не отбросишь, как очевидный абсурд. Эту основательность троцкистской аргументации и стремился вскрыть Бухарин. В отличие от так называемого руководящего «ядра» Политбюро, руководящей тройки, в которую входили Зиновьев, Каменев и Сталин (поначалу объединенные стремлением не допустить Троцкого, своего главного конкурента, к власти), Бухарин никогда не скатывался на зыбкую почву утверждений о «злом умысле» Троцкого, о его «тайных» и давних намерениях разрушить партию, подорвать социализм и тому подобных высказываний, разросшихся в 30-е годы до совсем уж абсурдных утверждений о принадлежности Троцкого к «фашистским прихвостням» и «агентам гестапо». Для Бухарина Лев Давидович Троцкий — революционер, желающий добра рабочему классу, стремящийся приблизить победу социализма в своей стране и во всем мире. Но революционер, самым серьезным образом заблуждающийся, что весьма опасно для того дела, которому он искренне хотел бы служить. Бухарин — и в этом его величайшая заслуга — раскрывает феномен Троцкого не как сознательное злоумышление, а как своего рода историческую и личностную трагедию[20].

Сейчас мы рассмотрим, чем предлагаемая Бухариным альтернатива отличается от троцкистской. Но… Но прежде обратим внимание вот на какой совершенно удивительный факт. С особенной подробностью и с особенной страстностью троцкистскую альтернативу Бухарин разбирает в статье «Заметки экономиста», написанной 30 сентября 1928 года. Удивительность этого факта состоит вот в чем. К 1928 году Троцкий и его сторонники были уже несколько лет как сняты со своих высоких постов и отправлены в далекие сибирские, уральские, казахстанские и среднеазиатские ссылки – под неусыпный контроль карательных органов. Сам Лев Давидович уже был в далекой Алма-Ате и готовился собирать чемоданы, чтобы отправиться в высылку в Турцию, а потом и вообще неизвестно куда. Политического веса и влияния троцкисты уже не имели. И вдруг Бухарин с такой страстностью обрушивается на их концепцию. Почему, зачем? Это, конечно, было легко читаемо тогда, в 1928 году, а тем более – сегодня.

Сталин, когда-то вместе с Бухариным выступавший против троцкистов за развитие намеченной Лениным линии нэпа, вдруг повернул фронт. В 1928 году он вдруг заговорил троцкистским языком и настолько явно, что и Лев Давидович и его сторонники уже писали из мест своих ссылок оптимистические письма друг другу: О, Сталин и большинство ЦК, очевидно, видя «провал» своих прежних (с Бухариным) позиций («защита нэпа», курс на добровольное, без принуждения, кооперирование), поворачивают к ним. Они даже (о, наивная русская революционная интеллигенция!) надеются, что теперь Сталин позовет их, вернет из тюрем и ссылок, и будут они вместе, Иосиф Виссарионович и Лев Давидович, оттеснив бухаринцев, вершить делами страны.

В таком повороте Сталина Бухарин провидел грядущую грандиозную трагедию страны. И потому-то – со всей страстностью – бросился это доказывать, всё еще надеясь (тоже с традиционной наивностью русского интеллигента), что его поймут, что он докажет, объяснит, чем такой поворот грозит стране. И его недавний единомышленник «Коба» (так дружески, используя старую подпольную кличку, обращался Бухарин к Сталину) вдумается в его аргументы, поймет их и откажется от намечаемого им нового курса на массовую, насильственную коллективизацию. Вместе с тем Бухарин, с интеллигентской деликатностью и щепетильностью, дает возможность Кобе исправить свои заблуждения и ошибки, не потеряв лица. Он, Бухарин, будет критиковать Троцкого и троцкистов, но Сталин поймет, о ком, на самом деле, идет речь. И может быть даже (как то нередко бывало прежде) позвонит по телефону и скажет что-нибудь вроде того, что, мол - «Извини, Николай, ошибся я малость. Бес попутал. Уж очень запутаны и трудны обстоятельства, сбившие меня с пути истинного. Ты меня убедил. Возвращаемся к нашей анти троцкистской позиции, которую мы с тобой отстояли на ХV съезде партии…».

Сталин же, как теперь хорошо известно, поступил иначе. И всё чаще звонил он по поводу взглядов Бухарина не «другу своему Николаю», а своим новым близким друзьям - палачам 30-х годов Вышинскому, Ульриху, Ежову…

Но об этом – после. А пока перед нами «Заметки экономиста» - «альтернатива Бухарина» против «альтернативы Троцкого» (которая в конце 20-х годов стала и «альтернативой Сталина). Поэтому – читая и цитируя эту бухаринскую статью, будем не забывать: где стоит фамилия «Троцкий», читай: «и Сталин», а где упоминаются «троцкисты, читай: «и сталинцы». Поэтому в дальнейшем, цитируя бухаринскую статью, мы будем брать фамилию «Троцкий» и слово «троцкисты» в кавычки, давая тем читателю понять, что кавычки означают добавление к имени «Троцкий» имя «Сталин», а к слову «троцкисты» - слово «сталинисты» - как того, нет сомнений, и желал сам Бухарин.

Трагедия концепции «первоначального социалистического накопления» состоит, по очень тонкому и точному наблюдению Бухарина, прежде всего в том, что предлагаемые «троцкистами» средства не ведут к провозглашаемым целям. У Бухарина есть великолепный образ: «троцкисты», пишет он, — это «садовники, дергающие растение за верхушку, чтобы оно "скорее росло”»[21] . Именно так: не пробуждать внутренние силы саморазвития организма, а с помощью внешних, насильственных методов тянуть его «к солнцу». Тянуть за уши к социализму, загонять в рай дубиной — вот действительное объективное содержание их программы.

Бухарин последовательно, из статьи в статью, напоминает ленинскую мысль, что социализм может быть только результатом исторического творчества самих масс, путь к социализму — это путь развития самодеятельности трудящихся. «Троцкизм» же воспроизводит прежние схемы политических отношений и исторического движения: правящее, все понимающее, всесильное меньшинство и неразвитое, пассивное большинство трудящихся, загоняемое с помощью кнута и пряника в счастливое будущее. Странный путь строительства «общества без эксплуатации», не правда ли?

Демократическая организация народа — вот, по Ленину, любил говорить Бухарин, неотъемлемый компонент не только политической системы социализма, но и системы действительно общественной собственности. Без такой организации государство может быть только орудием в руках правящего меньшинства (какие бы народолюбивые слова не вылетали из правительственных канцелярий), а собственность — орудием господства бюрократии. Демократическая организация народа, справедливо утверждал Бухарин, не есть некое желаемое политическое дополнение к общественной собственности, но необходимое условие ее реализации. Сутью же «троцкистских» установок было: меньше демократии, больше бюрократических, командно-приказных методов управления.

Бухарин абсолютно прав: «троцкизм» (вы не забыли мысленно добавлять: «и сталинизм»?) объективно — не ленинизм, не путь к действительному социализму. «Троцкизм» - это путь к становлению иной системы отношений — не капиталистической, но и не социалистической. Какой же именно? Бухарин не дает ответа, ему, по-видимому, представляется это не актуальным. Он надеется, что к его аргументам прислушаются, и критикуемая им альтернатива не осуществится.

Но на другой важный вопрос Бухарин посчитал нужным ответить. Предлагаемая «Троцким» система - не социализм и не путь к социализму, но, может быть, она всё же способна решить насущные проблемы страны? Ведь считаем же мы период первоначального накопления капитала, несмотря на всю его жестокость, предпосылкой перехода от феодального общества к более прогрессивному – буржуазному и, следовательно, - шагом по пути прогресса. Почему бы по аналогии с ним и «первоначальное социалистическое накопление», отстаивавшееся троцкистами, не рассматривать в этом ключе: тяжелая цена, но всё же - в интересах прогресса.

Бухарин с полной справедливостью и в этом отказывает «троцкистским» социальным прожектам. Аналогия с первоначальным капиталистическим накоплением, по его мнению, тут не проходит. Тогда действительно шло формирование предпосылок капитализма. А «первоначальное социалистическое накопление» в трактовке троцкистов? Разве готовит оно элементы социалистических отношений, в первую очередь, - работника-хозяина, наравне с другими участвующего в управлении экономикой и политикой? Разве откроет оно возможности превратить человека из средства для накопления вещного богатства (как то было прежде в истории) в самоцель исторического развития? Нет, оно только называется социалистическим, не будучи таковым по существу. Более того, оно предполагает применение ряда методов именно первоначального капиталистического накопления (эксплуатация крестьянства, неэкономическое принуждение, репрессивное законодательство и т. д.). В программах «троцкистов», верно и точно отмечает Бухарин, «пролетариат действует по аналогии с рыцарями первоначального накопления»[22] . В эпоху, когда капитализм уже перестает быть исторической необходимостью, методы, похожие на приемы первоначального капиталистического накопления, теряют свое историческое оправдание, утрачивают те элементы прогресса, которые они несли в себе два-три века назад.

Кроме того, губительна, считал Бухарин, сама исходная идея «троцкистов» о развитии промышленности за счет села, за счет эксплуатации крестьян и ограбления сельского хозяйства. Предельно высокий налог на крестьянство, его жесткая эксплуатация с целью побыстрее получить для промышленности крупные средства даст прямо противоположный результат. «Троцкисты» не понимают, подчеркивал Бухарин, что развитие индустрии зависит от подъема сельского хозяйства, и потому планы «Троцкого» - Преображенского приведут не просто к краху крестьянского хозяйства, но затем к кризису промышленности и всего народного хозяйства в целом[23] . Иначе говоря, — и снова яркий и точный бухаринский образ – «троцкисты» (не забыли – почему «кавычки»?), по сути, «предлагают пролетариату зарезать курицу, несущую золотые яйца, и исходят при том из того соображения, что кормить курицу — это значит заниматься филантропией»[24].

Вся конкретно-экономическая неэффективность троцкистских концепций, планов, идей связана, как это выявил Бухарин, с одной фундаментальной идеей троцкизма — об исторической несовместимости, если брать дальние перспективы, интересов пролетариата и крестьянства (видя в нем лишь класс частных собственников). Троцкий рассматривал их союз в качестве временного и преходящего, предсказывал неизбежное столкновение в будущем и считал необходимым идейно и материально готовить к нему пролетариат, укрепляя его за счет крестьянства. «Ошибка тов. Троцкого, — комментирует Бухарин, — состоит в том, что он считает, будто конфликт между пролетариатом и крестьянством неизбежен, тогда как он лишь возможен. А это вовсе не одно и то же. Он неизбежен только тогда, если пролетарский режим окажется менее выгодным для крестьянства, чем режим буржуазный, если крестьянство выскочит из-под руководства со стороны пролетариата. Но это вовсе не обязательно, и этого не будет, если во главу угла политики партия победоносного пролетариата будет ставить заботу о поддержке и укреплении рабоче-крестьянского блока[25].

Альтернативой идее «первоначального социалистического накопления» (и сталинским планам 1928 года) выступает бухаринская линия на продолжение и углубление нэпа, понимаемого широко, а не как некоторый «допуск частной инициативы» в «железно-плановую структуру государственного хозяйства». Системе принудительного труда и внеэкономического принуждения Бухарин противопоставляет труд работника-хозяина; диктатуре бюрократического меньшинства — самоуправление большинства, трудящихся; эксплуатации крестьянства — прочный и равноправный союз с ним; развитию промышленности за счет сельского хозяйства — диалектику взаимного стимулирования обеих ветвей народного хозяйства; жесткому, бюрократически-централистскому плану — гибкое планирование, дающее простор инициативе. И когда Бухарина просили кратко выразить, в чем, по его мнению, состоит суть социализма, он неизменно отвечал ленинскими словами: это строй цивилизованных кооператоров.

Просто и глубоко характеризовал он, обращаясь к передовым пролетариям, основные методы социалистического строительства в ту эпоху: «Не отрывайся от мужицкой базы и постепенно развивай промышленность. Помни, что накопление в крестьянском хозяйстве копейки есть основа для того, чтобы накопить рубль в социалистической промышленности. Постоянно во всей своей хозяйственной и прочей политике держись руками за мужика. Его переделывай через кооперацию, тащи его к объединению в кооперативе. Ты имеешь банки и кредит. В течение десятков лет переделывай его, перерабатывай, не смущаясь тем, что он собственник. Помни, что он должен быть твоим союзником, которого ты должен переработать. Имей терпение, не спеши, не зарывайся, не выставляй своих коммунистических добродетелей, которые могут отпугнуть мужика, спрячь их иногда в карман, если они его пугают, умей осторожно и мудро вести его за собой, тогда только ты победишь»[26].

«Нелепая утопия, порожденная бухаринским схоластическим умом», — иронизировали по этому поводу оппоненты Бухарина, он хочет-де строить социализм при поддержке и всемерном поощрении крестьянина, системы мелкотоварного производства, т. е. того, что, говоря словами Ленина, ежеминутно порождает капитализм. Тут, действительно, есть проблема! И надо сказать, идейные противники Бухарина обозначили ее достаточно точно. Бухарин принял их вызов и дал, опираясь на Ленина, блистательную разгадку, впрочем, забытую историей. Попробуем реанимировать бухаринский совет. (В интересах истины отметим попутно надуманность известных утверждений о том, что Бухарин будто бы стремился построить социализм в первую очередь на кулацком хозяйстве. Это — совершеннейший абсурд. Напротив, он решительно критиковал тех, «которые скорбят и хнычут по поводу "форсированного наступления на кулачество”»[27])

Бухарин точно обнажает «методологический корень» ошибки своих оппонентов: они «берут вопрос в статике, а не в динамике»[28] , т. е. не принимают во внимание, что в ходе революционных преобразований люди, изменяя обстоятельства, тем самым изменяют и себя. Именно это происходит с крестьянством в ходе движения революции от одной ступени к другой. Не надо ничего навязывать крестьянам, не надо их «принуждать» к социализму. Нужно вовлекать их в борьбу, исходя из их собственных интересов. Они сами в своей борьбе, в своей деятельности переделают себя. Задача марксистов-ленинцев лишь в том, чтобы найти точные лозунги и наиболее совершенные формы ускорения этого процесса.

Бухарин приводит классический пример подобной стратегии — принятие большевиками в октябре 1917 г. аграрной программы эсеров. Казалось бы, парадокс: нацеленная на социализм революция осуществляет несоциалистическую аграрную программу. Но, одобрив ее, большевики поступили тогда как подлинные демократы, для которых требования широких народных низов являются законом, ибо только практический опыт масс укажет на всю его недостаточность, развеет иллюзии крестьян, даст возможность на деле увидеть преимущества социалистических программ.

Эту ленинскую политику и защищал страстно Бухарин, настаивая на том, что она ведет не к сужению социальной базы революции, а к ее расширению, не к усилению классовой борьбы, не к столкновению пролетариата с крестьянством, а к нарастающему сближению их интересов. При этом, однако, Бухарин отнюдь не утверждал, что этот процесс будет происходить без каких-либо социальных коллизий. Его трезвый реализм ясно проявился в признании даже их неизбежности. После революции, пишет он, в деревне явственно началась перегруппировка сил. Но при правильной политике такая перегруппировка не затронет основной массы, и она останется с революционным рабочим классом. Мы побеждали, подытоживает Бухарин, «именно потому, что партия шла, «по Ленину» а не по «Троцкому»... И именно потому, что мы и дальше будем идти «по Ленину», т. е. таща за собой крестьянство и опираясь на него, мы придем к социализму»[29].

Другой упрек бухаринской альтернативе: она-де пропагандирует медлительность, низкие темпы развития. И снова мимо цели: что значит медленно, по сравнению с чем? Чтобы разобраться в этом, вспомним знаменитый бухаринский афоризм: вы, мои уважаемые оппоненты, хотите зарезать курицу, несущую золотые яйца, мы же предлагаем пока кормить эту курицу. Да, вы, зарезав курицу, быстро, немедленно дадите стране куриное мясо, но дальше что? Через короткое время курица будет съедена и вы, оставив страну и без мяса, и без яиц, обречете ее на голод, К этому и сводятся все ваши сверхскоростные темпы, пророчествовал Бухарин. Нельзя «резать» деревню, «срывать» в целях ускорения с нее всё, что можно «сорвать сегодня», ибо вопрос о накоплении в социалистической промышленности выступает неизбежно как вопрос, связанный с проблемой накопления в крестьянском хозяйстве»[30].

Бухарин вовсе не стоял за «низкие темпы», за какую-то особую «медлительность» - это еще один миф о нем. Он прямо писал: «Мы должны стремиться к возможно более быстрому темпу индустриализации»[31] . То, что этот вывод не умозрительный, Бухарин демонстрирует ссылками на важный и поучительный исторический опыт США, которые оказались впереди всех по мощи и размаху индустриального развития. «В своей наивности идеологи троцкизма полагают, — писал Бухарин, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получится при таком сочетании, когда индустрия поднимется на быстро растущем сельском хозяйстве. Именно тогда и индустрия дает рекордные цифры своего развития»[32].

Подводя итоги дискуссии, ХVсъезд (1927г.) в духе бухаринской позиции записал в решениях: «Неправильно исходить из требований максимальной перекачки средств из сферы крестьянского хозяйства в сферу индустрии, ибо это требование означает не только политический разрыв с крестьянством, но и подрыв сырьевой базы самой индустрии, подрыв ее внутреннего рынка, подрыв экспорта и нарушение равновесия всей народнохозяйственной системы. С другой стороны, неправильно было бы отказываться от привлечения средств деревни к строительству индустрии; это в настоящее время означало бы замедление темпа развития и нарушение равновесия в ущерб индустриализации страны»[33].

Так была в 1923—1927 гг. отбита первая попытка создать в нашей стране административно-командную («казарменно-коммунистическую») систему. Восторжествовала линия «социализма как творчества масс», начало которой положил Ленин. И тем не менее эта линия позднее, на рубеже 30-х годов, потерпела политическое поражение, уступив новым атакам административно-репрессивной системы уже в сталинском ее варианте. В чем же причина?.

В революционном движении России издавна существовали две основные тенденции — «казарменно-коммунистическая», авторитарная (Заичневский, Нечаев, Ткачев...) и демократическая, славящая историческую самодеятельность народа (Радищев, Герцен, Лавров, Добролюбов, Чернышевский...). В этих двух типах жизненной ориентации, политического мышления, мировоззрения отразились различия социального и культурного бытия двух основных слоев революционной массы — развитого, культурного слоя трудящихся, способного, говоря словами Маркса, сохранить и преумножить «плоды цивилизации»; и слоя людей, отброшенных обществом на самое дно, «отверженных» в полном смысле этого слова, людей, ненависть которых к буржуазному общественному устройству получает преимущественно тотально-разрушительный характер. Этот отряд угнетенных, с одной стороны, может с беззаветным героизмом сражаться с угнетателями. Но, с другой, - существует большая опасность, что он попытается свои нравственные установки, порожденные во многом бесчеловечным бытием в старом обществе, возвести во всеобщий закон нового общества. И в итоге, как писали Маркс и Энгельс, возможно «возрождение старой мерзости» в новой форме.

Все это прекрасно понимал и Ленин, который не идеализировал российские революционные массы и знал о существовании таких тенденций. Важно только, считал он, чтобы наиболее развитая, культурная часть рабочего класса и его политическая партия могли направлять в созидательное русло кипучую энергию отсталых социальных слоев. Ленин с громадным терпением и с неотразимой убедительностью критиковал ультрареволюционность в вопросах экономики, национальной политики, в области культуры, наконец — в вопросах перспектив развития мировой революции. Это была очень трудная политическая работа, успех которой во многом был связан с единством и сплоченностью «старой партийной гвардии». Оберегайте это единство, завещал своим преемникам Ленин, если же перессоритесь, если возникнет раскол, то окружающую вас нетерпеливую, нецивилизованную, мелкобуржуазную стихию вам не удержать, И что же тогда, задавал Ленин постоянно беспокоивший его последние годы вопрос, «откат революции», «термидор»?

Но, как и многие другие, этот ленинский завет не был выполнен его преемниками. Первая и главная причина победы административно-командной, бюрократической системы: большой перевес мелкобуржуазных, культурно и политически неразвитых сил — и в народе, и в партии; распад ее единства, а затем, фактически, и исчезновение «старой партийной гвардии», одна часть которой, не выдержав искушения властью, тотальной и бесконтрольной, деградировала политически и нравственно (угодливо прислуживая новому «диктатору»), другая (менее покорная) – была расстреляна сталинцами. И лишь единицы, временно оставшиеся на свободе, сумели сохранить лицо и попытались, понимая, чем им это грозит, остановить наступление сталинцев. К числу таких «единиц» принадлежал Николай Иванович Бухарин. Добавим, однако, что, даже лучшая защита ленинского нэповского курса, демократической и гуманистической тенденции в партии, ее развитие в трудах Бухарина, к сожалению, были не лишены существенных недостатков, что понижало иммунитет партии и передовых слоев трудящихся к вирусам надвигавшейся болезни – «сталинизма». Это не упрек Бухарину – было чрезвычайно трудно, если не невозможно, в кратчайшие сроки «переменить», как то завещал Ленин, «всю точку зрения на социализм», переосмыслить стратегию движения к новому («социалистическому») обществу. Бухарин и так сделал в этом отношении больше, чем кто-либо. Говорим о ряде ограниченностей, неполноте в его постановке и решении проблем с единственной целью: указав на «слабые», «недоработанные» места ленинско-бухаринской теории демократического, гуманистического пути к новому обществу, попытаться эти «слабости» устранить и дополнить названную концепцию новыми идеями, опираясь на опыт протекших с тех пор десятилетий социально-политического развития страны и мира.

Бухарин в 23-27 годах критиковал троцкизм только как некую сумму теоретически ошибочных взглядов. И сделал это превосходно. Но он не показал, что репрессивно-принудительная система (предложенная первоначально троцкистами, а затем - сталинцами) есть одно из практических выражений настроения и устремлений мощных социальных сил. Он не обратил на это внимание партии. А ведь сверхзадача была не только дать критику казарменно-коммунистических установок, но и объяснить, как противостоять напору волюнтаристских массовых сил и повести их за собой, слить воедино два социальных материка революции.

Кроме того, критикуя Троцкого, Бухарин не отделил ясно сущность административно-командной системы от ее предлагаемой троцкистами формы. Поэтому в партии был выработан иммунитет против собственно троцкизма, но не против существа самой системы. И когда она стала воплощаться в иной, сталинской форме, мало кто узнал в этом разновидность того же самого рода.

Ситуация — и внутренняя, и международная — требовала все же большего ускорения развития, чем предлагалось Бухариным. А между тем уже тогда существовали возможности для обогащения, углубления и совершенствования его линии, одобренной ХУ съездом партии. Речь идет в первую очередь о возможности распространения нэпа на область международных экономических отношений. На чем, начиная с 1923 г. решительно настаивал сподвижник Ленина, один из руководителей внешней политики страны — Леонид Красин. Идеи его были масштабны и смелы. Так, на ХIII партконференции он указал на реальную возможность получения иностранных займов, организации международных концессий, ради чего можно было бы пойти и на обязательство уплаты в будущем долгов царской России Западу, аннулированных Октябрем. Но его идеи были приняты в штыки: это-де поставит СССР в зависимость от капитализма, что пролетарским революционерам негоже. «Проглядел» красинские идеи и Бухарин.

Далее. Он не сумел в полной мере оценить и развить и ленинскую идею о государственном капитализме при социализме. В свое время, будучи помоложе и «полевее», Бухарин пытался доказать Ленину, что «государственный капитализм» - это когда государство выступает в качестве соэксплуататора, союзника капитала, а у нас государство рабочих и крестьян, и потому говорить о госкапитализме, применительно к нам, теоретически неверно. Это дало Ленину повод справедливо упрекнуть оппонента в негибкости, недостаточной диалектичности мышления. Бухарин не уловил, что Ленин имел в виду новое, совершенно уникальное общественное отношение: предпринимательство при социалистическом государстве, допускаемое, но одновременно им регулируемое и ограничиваемое.

Наконец, Бухарин не смог дать достаточно убедительного ответа и на ряд новых сложных проблем, которые возникли к 1929 году. А ситуация тогда сложилась непростая. В деревне — подъем. Промышленность же оказалась не в состоянии обеспечить должный товарообмен города с селом. В то же время бухаринская линия оставляла без ответа вопрос: как с помощью экономических рычагов эффективно включить крестьянство в процесс индустриализации? Им не была найдена и форма реализации ленинских идей о кооперации в промышленности. Иные полагали, что у Ленина речь идет о кооперации только на селе и в мелком производстве, а промышленность должна быть исключительно государственной. Короче: кооперация не пришла в индустрию. Не пришли сюда и хозрасчетные и самоуправленческие начала, стимулы повышения производительности труда. А ведь у Ленина определение социализма как строя цивилизованных кооператоров относилось и к городу, и к его взаимодействию с селом. Однако это не было осуществлено, возможности оказались упущенными. В результате не кооперация пришла в промышленность, а городская «казарма» двинулась в деревню — началась коллективизация по-сталински.

Отмечая слабые места, недоработки в концепции Бухарина, мы вовсе не хотим сказать, что в предлагаемом Бухариным виде эта концепция была утопической, неработающей. Ничего подобного. Она была вполне «работающей» концепцией, реалистической и исполнимой. Ее реализация была бы эффективном началом движения к демократическому, правовому, гуманному обществу. А ее слабости имели все возможности быть преодоленными в ходе практических действий. А на месте «недоработок» появлялись бы «разработки», диктуемые логикой развивающейся социальной реальности. Но так сложилось: верх взяли более привычные для революционной массы той поры настроения «военно-коммунистического» («казарменно-коммунистического») толка, поощряемые и используемые в своих целях бюрократическим сословием.

Недоставало бухаринской теории и ясного понимания того, в какой тип социального устройства может вылиться реализация той стратегии, которой стали придерживаться сталинцы, начиная с 1928 года. Бухарин так и не смог найти точные общественно-политические характеристики формируемой сталинистами общественно-политической системы – хотя ее базовые черты к середине 30-х вполне определились. Ему, одному из главных творцов Октябрьской революции и послеоктябрьского строительства, по-видимому, трудно (и психологически - в первую очередь) признать, что дело, затеянное в Октябре и продолженное при нэпе, полностью загублено, что сложилась новая, не предвиденная ни одним марксистским теоретиком-корифеем формация – не капиталистического, но и не социалистического типа. Причем – формация не народная, не демократическая, не гуманистическая. Формация, где господствующей силой стал не обожаемый Бухариным «пролетариат», а «класс» бюрократии, этот новый реальный собственник всех национальных средств производства, всевластный политический господин.

И не только психологически трудно это было признать Бухарину. Трудно было разглядеть в зародышевых формах сталинщины его социально-политическую суть. Даже Троцкий, доживший до 1940 года и увидевший вполне сложившуюся сталинскую систему, всё же, несмотря ни на что, считал, что Советский Союз остается «государством рабочих» (правда, «деформированным» - лишь! – сталинской бюрократией). Бухарин как будто бы тоже склонялся к подобной оценке.

А между тем государство это не было ни «рабочим», ни «крестьянским». Сложившуюся систему вполне можно было бы с социальной точки зрения назвать «государственно-бюрократической формацией», а с политической – диктатурой бюрократии. Но это – особая тема разговора, далеко выходящая за рамки этой статьи.

Да и с «обожаемым» Бухариным «пролетариатом», на все лады и во всех падежах восторженно склоняемым во всех бухаринских сочинениях, следовало бы обращаться поаккуратнее и поосторожнее. Дело в том, что под «пролетарием» со времен «Манифеста» Маркса и Энгельса (и до бухаринского времени) подразумевался, по большей части, «рабочий у станка», наемный работник ручного или механизированного труда. В нем видели главную силу, способную уничтожить капиталистический общественный строй и создать новое («социалистическое») общество, могущее превзойти капитализм по уровню производительности труда и культуры. Но это было заблуждение. Вполне понятное, ибо не сложилось в полной мере в середине ХIХ - начале ХХ века социальной силы, способной построить общество более высокого, чем капитализм, типа; волей-неволей приходилось ориентироваться на рабочий класс той эпохи. И заблуждение симпатичное – ибо это был самый страдающий класс того времени, и забота о его интересах была делом высокой гуманности. Но субъектом, творцом нового общества, более развитого, чем капитализм, он стать не мог. Чтобы стать таким субъектом, он должен был овладеть механизмом хозяйствования, пройти этап, который Ленин назвал «культурной революцией». Действительным субъектом социализма может стать только трудящийся высокого уровня образованности и культурности – тот, кто, по слову Ленина, способен овладеть всем богатством культуры, которое выработало человечество. Бухарин хорошо понимал смысл и значение ленинской идеи «культурной революции». Но он нигде не отметил, что только в ее итоге может сложиться тот класс, тот слой трудящихся, который способен руководить экономикой и всей общественностью жизнью страны лучше, чем это делает буржуазия. Только в эпоху научно-технической революции начал появляться такой исторический субъект – рабочие высокой квалификации (так называемые «белые воротнички»), техники, инженеры, научные работники конструкторских бюро, а также связанные со всеми ними общей судьбой трудящиеся сферы образования, медицины, обслуживания. Иначе говоря, Бухарин не вполне ясно понимал, какая главная социальная сила способна стать творцом действительно социалистического общества, а какая – только предшествующих ему форм. Поэтому его весьма симпатичные идеи нередко как бы повисали в воздухе…

По-видимому, действительное, объективное содержание исторической альтернативы в конце 20-х годов сводилось к выбору между «народной, демократической, рабоче-крестьянской, гуманистической формацией» и «государственно-бюрократической формацией». В этом был и объективный смысл двух противоборствующих тогда стратегий. Победила, как известно, бюрократия. «Проигравшими» оказались трудящиеся страны. Демократический, гуманистический путь развития, который отстаивал Бухарин, был на долгие годы перекрыт.

Но противостояние двух социальных «материков», двух линий – авторитарно-насильственной и демократическо-гуманистической - продолжалось. Импульсы, порожденные ленинским руководством в Октябре и послеоктябрьский период, не исчезли. Подспудно, «подземно», в узких кругах единомышленников, в статьях, написанных эзоповым языком, они продолжали жить и, в меру возможностей, развиваться. Сталинцы, используя тотальную систему слежки и доносительства, находили, отправляли в ГУЛАГ, а то и расстреливали выразителей этих идей. Но можно расстрелять людей, но идеи расстрелять невозможно. С каждым новым кризисом государственно-бюрократической, казарменно-коммунистической системы, с каждой политической «оттепелью» в стране они, словно из-под земли, вновь выходят на поверхность, быстро расширяя свое влияние. Так было после ХХ съезда, так было в годы перестройки. Но снова и снова силы бюрократии (позднее, в 90-х годах, объединившиеся с силами олигархического капитала) оттесняли эти идеи и их носителей на обочину политической жизни.

Но, предсказываем мы, будет еще новая «оттепель» - и тогда идеи гуманистического общества, общества социального равенства, свободы, справедливости и нелицемерной демократии (у истоков которых стояли Ленин нэповского периода и его ученик Бухарин) будут вновь востребованы. И не исключено, что на этот раз, в условиях, которых не было в прошлом, - высокоразвитых производительных сил, высокой культуры российских граждан и возросшего влияния гражданского общества, социально-политическая система «реального гуманизма» станет, наконец, реальностью.

1.  Видный деятель партии большевиков Николай Иванович Бухарин родился 9 октября 1888 года. К революционному движению примкнул в семнадцатилетнем возрасте. Участник революции 1905—1907 гг., в РСДРП с 1906 года. Несколько раз арестовывался царскими властями, был в ссылке, Один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания в Москве. С 1917 г. — член ЦК, с 1919г. — кандидат и с 1924 г. — член Политбюро ЦК партии. Был членом Исполкома Коминтерна. Как автор многих трудов по политэкономии, социологии, философии, Бухарин заслужил высокую оценку Ленина, назвавшего его «крупнейшим теоретиком партии».
В 1928 г. против Бухарина по указанию Сталина была поднята клеветническая кампания: его называли «капитулянтом», «противником колхозов», «врагом индустриализации», обвиняли в стремлении представить Ленина «крестьянским философом». В 1929 г. Бухарин был выведен из Политбюро, а на ХУII съезде партии (1934 г.) переведен из членов ЦК в кандидаты. В 1937 г. по ложным обвинениям исключен из рядов ВКП(б) и в 1938 г. расстрелян. 1988 год положил новое начало политической судьбе Бухарина — он полностью реабилитирован и восстановлен (посмертно) в рядах партии. Данная статья повествует об одном из важнейших периодов деятельности Бухарина — идейной борьбе с приверженцами «казарменного коммунизма».

2.  См. Ларина-Бухарина Анна. Незабываемое. М., 2002. С. 415-416.

3.  См. Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 422.

4.  Там же. С. 419.

5.  Там же. С. 421-422.

6.  Там же. С. 422.

7.  См. Фельштинский Ю.Г. Разговоры с Бухариным. М., 1993. С. 62-63.

8.  Там же, с. 62-63.

9.  Там же. С. 66.

10.  Там же. С. 67.

11.   Там же. С. 68-69.

12.   Ларина-Бухарина Анна. Незабываемое. М., 2002. С. 128-129.

13.   Там же. С. 130.

14.   Бухарин Николай. Революция и культура. М., 1993. С. 292.

15.   Там же. С. 297.

16.   См. девятый съезд РКП(6). Протоколы. Москва. 1960, с. 93 99, 537.

17.   Вестник Коммунистической академии, Москва, 1924, № 8,с. 59.

18.   За ленинизм. Сборник статей. Москва — Ленинград, 1925, с. 332.

19.   Вестник Коммунистической академии, 1924, № 8, с. 59.

20.   Показательна его реплика в беседе с Николаевским: «В другой раз, - вспоминает Николаевский, - когда мы были в Копенгагене, Бухарин вспомнил, что Троцкий жил относительно недалеко, в Осло, и сказал: «А не поехать ли на денек-другой в Норвегию, чтобы повидать Льва Давидовича?». И затем добавил: «Конечно, между нами были большие конфликты, но это не мешает мне относиться к нему с большим уважением». (Фельштинский Ю.Г. Разговоры с Бухариным». С. 57).

21.   Бухарин Н. Заметки экономиста. Москва-Ленинград, 1928, с. 19.

22.   За ленинизм, с. 293.

23.   См. там же, с. 303.

24.   Там же, с. 304.

25.   Там же, с. 353.

26.   Там же, с. 371.

27.   Бухарин Н. Указ. соч., с. 19.

28.   За ленинизм, с. 303.

29.   Там же, с. 364- 365.

30.   См. там же, с. 303.

31.   Бухарин Н. Указ. соч., с.43.

32.   Там же, с. 20.

33.   КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, т. 4. Москва, 1984, с. 277.